Шелест покрытых искрящимся снегом ветвей, звуки ветра – как во сне, так и в жизни. Сон, впрочем, никуда не уходил, оставаясь оттенками звуков и образов, чьей-то улыбки – печальной и бесконечно одинокой, и ощущения прикосновения – как лепестка розы. На лице спящей – полуулыбка, такая же лёгкая, как и ветер, украдкой заносящий крупицы снега в приоткрытую балконную дверь. Кутается в одеяло, но упорно не желает просыпаться – потому что во сне что-то очень важное. Слова, быть может, или обещание. Прощение?

Сонливость, не входящая в пороки Кристины, ныне отчего-то проявляла себя на диво настойчивой. Ржание лошади со двора, говор прислуги, приглушенные обширным парком звуки с улицы – всё это не могло разбить хрупкую оболочку сновидения. Желанное – или то, чего боишься больше всего… впрочем, порою это всего лишь две стороны одной медали. Лицо спящей застыло, лишь подрагивают ресницы, отмечая череду образов, сменяющих друг друга в сознании. Пальцы всё так же наивно, но настойчиво сжимают одеяло, словно даже через сон стараясь оградить, закрыться, защититься. Прощение? Сновидение приобретало совсем иные очертания – того угрожающего мистицизма, которым окружал себя Ангел Музыки. Шорохи за балконной дверью, так или иначе, вплетались в сознание, становясь шелестом нетопыриных крыльев, движением тёплого воздуха по паутине, потрескиванием пламени свечей. Ожило лицо, до того казавшееся маской, шевельнулись губы в намёке на отрицательное «не…», нахмурились брови.  «Рауль…» - мотнула головой, уже сознательно стараясь стряхнуть поволоку сна. Там, в лабиринте своего подсознания, она бежала.
- Прощения?
- Нет…
Ломко прозвенела почти хрустальная сфера крохотного мирка, разрушились стены подземелья, надгробия рассыпались в пыль а чёрные деревья стали трухой. Но уже – за её спиной. И всё же – ещё не окончательно проснулась… вновь дрогнули губы, вопросом почти беззвучным: «Рауль?..».

Поймав губами прохладное дуновение - его губы, и горячее - его дыхание, проснулась. В смысле - открыла глаза, совмещая образы сна и реальности, лицо - одно. Улыбнулась, разжав пальцы, выпуская из кулачка край одеяла, и проведя легко ладонью по его лицу. - Рауль... - трижды назвала, и трижды - позвала... в древних трактатах писалось, что после троекратного призыва прийдёт нечисть, но кто их читает? Гореть им в Аду!

Бережно руками взяла горшочек, поставив его на покрывало, рядом с собой, рассматривая каждый бутончик, изредка, правда, поглядывая на мужа... улыбаясь странновато чуть-чуть. Задумала, наверное, что-то? Первая волна сильнейшей радости прошла, и сейчас она укачивалась на волнах тихого умиротворения. - Они мне очень нравятся... я буду сама следить за этими розами, Рауль. Разве что тебе ещё разрешу... - лукаво сощурилась, независимым, и в то же время категоричным движение ладошками закрыв горшочек.
Граф вскинул ладони:
- Я буду горд оказанным доверием!...Но настаивать на участии в священнодействии не стану, - кто я, чтобы отнимать у моей королевы ее непререкаемые права на ухаживание за этим...кустиком? - он старался держать лицо серьезным, но губы все равно расползались в веселую улыбку.
- Это не кустик! – возмутилась она, но смешинки хитрые не покинули ни взгляда, ни уголки губ. Поставила горшочек на прикроватную тумбочку, затем подалась вперёд, положив ладони на плечи супруга и лбом прижавшись к его лбу, глядя вот так - оптически-искажённо, и говоря предельно строгим тоном. - Это - подарок! Я его даже назову!
Граф послушно замер, запрещая себе жмуриться от удовольствия, чмокать супругу в кончик носа или в прелестные губки. Вместо этого он даже серьезно нахмурился и осведомился почти строгим тоном: - Да? И как же вы его назовете, прекрасная графиня?... - больше всего на свете ему сейчас хотелось укутать ее в одеяла, как маленькую, обнять - крепко-крепко! - и просто поблаженствовать рядом с ней с полчаса, пока готовятся булочки-кофе-завтраки...
Она поразмышляла пару секунд, застывшим взглядом глядя в глаза Рауля... затем, отстранившись и выпятив забавно губки трубочкой, пробормотала. - Эмерих. Вот... а чем плохо? - сразу вскинулась, готовая защищать до последнего выбранное "имя", хотя вообще-то ещё никто не сказал и слова против. Но щурилась Кристина уже очень довольно, сейчас именно понимая, что муж примет даже эту маленькую прихоть.
Граф изумленно выпрямился на коленях. - Эмерих?... - переспросил он. - А...почему именно Эмерих? - порой Кристина изумляла его, он переставал понимать, что творится в ее хорошенькой головке - и это его не то что бы волновало - но заставляло чувствовать себя каким-то неуверенным. - Кустик маленький и упрямый...я вообще думал, что ты назовешь его женским именем!...
Вот! Как чуяла! Она сразу сделала утрированно-глубокомысленную мордашку, указательным пальцем коснувшись кончика раулевого носа. - Потому... - начала уверенным тоном... затем возвела очи горе, словно сама рассуждала - а почему, собственно?.. снова опустив взгляд в глаза супруга, проговорила с абсолютно уверенной улыбкой. - А потому что я так хочу!
Тихо фыркнул насмешливо, поймал ее руку и мягко поцеловал, развернув, в ладошку. И вновь поднял взгляд на Кристину: - Повинуюсь, моя прекрасная Кристина... А теперь - скажите, моя королева, ваш покорный слуга будет удостоен чести завтракать в вашей компании?...Если честно - я ужасно голоден, - честно признался он. Сидеть так рядом с ней было блаженством, но он опасался, что еще немного - и утро затянется просто до неприличия...а он все же заснет, что будет совершенно не допустимо.
- Мой порою крайне непокорный слуга будет удостоен этой чести! - церемонно ответствовала, вскинув царственным жестом нечёсаную и несколько смято-встрёпанную со сна головку. После - мягко улыбнулась, погладив его по щеке. - Я буду счастлива позавтракать с тобой, Рауль, но согласись, что в таком виде я не могу явиться на нашу трапезу! - она с деланным негодованием всплеснула свободной рукой. Так тепло... уютно, спокойно. И никаких... _призраков_ прошлого между ними. Во всяком случае - сейчас.
Он улыбнулся ей, стараясь не обращать внимание на странную тень, что мелькнула - или ему показалось? - в ее глазах. И с сожалением встал:
- Покидаю, покидаю вас, Кристина, чтобы уступить свое место служанкам... - он направился к двери. - Пойду устрою разнос слугам за то, что не заперли балкон в твоей спальне и чуть тебя не простудили... - у дверей он на ходу полуобернулся: - И - да, Крошка Лотти... Надеюсь, господин Эмерих присоединится к нам за завтраком?... - коснулся ключа в замке двери и открыл ее.
- Можешь не сомневаться - он будет вести неусыпную стражу за трапезой! - рассмеялась она, закутываясь в плед, словно только сейчас заметив балконную дверь. - Открыта? Она была открыта? - спросила достаточно тихо, и, наверное, обращаясь к себе задумчиво. Затем графиня безмятежно улыбнулась, пожав плечами, и поднимаясь с кровати, на цыпочках босиком к мужу подойдя. - Наверное, я просто вчера перед сном хотела подышать свежим воздухом, и забыла её запереть плотнее. Не ругай девушку - она тебя боготворит, - и ласково рассмеялась, прижавшись к плечу Рауля.
- Наверно, - улыбнулся он, соглашаясь, и поцеловал ее в макушку, вдыхая такой близкий и теплый аромат ее волос. - Раз ты настаиваешь, то я не буду ругать твою Жанн-Жанн. Просто попрошу ее быть повнимательней...Все, отпусти меня, Крошка Лотти. Дай мне хотя бы куртку скинуть...Сидеть за завтраком в уличной одежде - это просто отвратительно!...
Послушно, хоть и немного нехотя, девушка отшагнула назад, кивнув задумчиво и глядя исподлобья самую малость. - Отпускаю. Но - ненадолго! - и по тому, как упрямо сжались губки Кристины, становилось очевидно, что отпустит его она - ровно на столько, сколько времени понадобиться на приведение себя в порядок. Снова шаг назад, закружившись в балетном па, и глянув на него через плечо, хитровато-улыбчиво, словно смягчая взглядом и улыбкой те самые категоричные слова.
Рауль на миг показательно закатил глаза - и все же покинул ее, на ходу призывая Жанн-Жанн, служанку графини, чтобы та помогла Кристине привести себя в порядок. Слово свое он сдержал, не отругав, но обратив внимание Жанн-Жанн на то, что балкон был открыт, и ее искренне расстроенное лицо сказало графу, что Кристина была права: не стоило ее ругать.
Она уже несла в личную графини теплую воду для умывания и чистые полотенца - и Рауль с чистой совестью отправился к себе, чтобы привести и себя в должный вид. Проходя по коридору, он уловил запахи, наполнявшие добрым уютом из дом: запах свежей сдобы, кофе, и, кажется, горячего шоколада с ванилью...
Утро, во всяком случае, началось изумительно. Кристина присела на корточки рядом с тумбочкой, погладив снова листики упрямого, и так не ко времени расцветающего растения, и улыбнулась задумчиво... и чуточку невесело. Показавшаяся Раулю тень - была всего лишь тенью сна. Блики на воде, не более того - но тревожащие. Поднялась, раздосадовано мотнув головой, и бросив плед на кровать, но тут зашуршала дверь, впуская служанку, что деликатно постучала до того. Графиня улыбнулась, чтобы не вызывать лишних расспросов белокурой девушки-ровесницы своей, щебечущей о прекрасной ныне погоде, о том, как она расстроена, что недоглядела за балконной дверью, о свежих сплетнях и новостях... Кристина кивала, местами невпопад говоря "ах, неужели?" и "вот как...", чуть-чуть рассеянно улыбаясь... но Жанна (как она её порой звала), кажется, ничего не заметила. Умылась, где-то в глубине души сожалея о том, что вода - не ледяная, и села перед трюмо на пуф, начиная расчёсываться…
…Граф по привычке переодевался быстро и четко, как на службе. Стоя перед зеркалом в рост он пару раз взмахнул расческой, приводя в порядок чуть растрепавшиеся волосы - и на миг застыл неподвижно, разглядывая себя: уверенно-спокойный и сильный. Как и был. Разве что чуть более закрытый...
Ничего не изменилось. Всегда есть то, что стоит между или за. Между ними. За спиной. В мыслях...
Благостное настроение не то что сошло на нет - но поблекло и затаилось. Потому что он забыл напомнить Кристине о торжественном обеде по случаю прибытия звездной пары Гуадичелли-Пьянджи - и согласия оной пары на выступление. Сегодняшнем обеде. Скором выступлении...
В том, что они согласятся выступить - граф не сомневался.
…По случаю завтрака с мужем, Кристина попросила служанку помочь ей с причёской, убирая волосы повыше некоторым количеством тонких прядей, и закрепляя тонкими невидимыми шпильками. Затем сменила ночную рубашку на лёгкое домашнее платье, оттенка слоновой кости, со скромной отделкой кружев, и последовала в столовую комнату, торжественно транспортируя в руках бесценный (для неё) кустик розы. На настойчивое предложение Жанн-Жанн помочь, отшутилась, мягко но уверенно отклонив его... ей казалось, что этот цветок в чём-то является символом. Символом очень много, но как минимум - в целом их отношений с Раулем, до сих пор сохранившим оттенок лёгкой неуверенной настороженности. И неизвестно ещё, с чьей стороны было больше этой настороженности…
…Накинув поверх рубашки теплый халат и сменив сапоги на мягкие домашние туфли, Рауль вновь, но уже мельком посмотрел на себя в зеркало: ничего не осталось. Все надо строить заново. Что он и делает.
Его дом охраняется. Его жена - прекрасна...и он никогда не обидит ее.
Его брат умер. От дурацкой простуды, которую не перенесло его сердце.
И на днях открывается этот чертов театр, видеть которого Раулю хотелось меньше всего на свете - и о котором так печется Кристина.
…Прошелестели лёгкие шаги, и приоткрылась дверь столовой, впуская протискивающуюся боком Кристину, старательно оберегающую хрупкие веточки от возможных и малейших повреждений. Обернулась, посматривая - куда бы поставить попочётнее горшочек? - и избранным постаментом стал непосредственно обеденный стол. Самый центр. Водрузила свою ношу на столешницу и аккуратно передвинула поближе к тому месту, где обычно сидела она, удовлетворённо кивнув. Она же, как выходило и раньше, переключилась быстрее и чуть легче своего супруга с мрачноватых мыслей - на более светлые. Зашедшие следом слуги принялись расставлять приборы, не выражая, тем не менее, удивления по поводу этой маленькой причуды хозяйки.
Толкнув двери малой столовой, Рауль первым же делом увидел Эмериха, победно стоящего на столе, уже накрытом для завтрака. Подавив непрошенный смешок, он задался мыслью, что было бы, если бы он подарил Кристине щенка, закрыл за собой двери - и подойдя к Кристине, только присевшей за стол, склонился к ней, поцеловал ее в висок и сказал:
- Вот теперь я могу сказать - с добрым утром, дорогая...
Кристина подставилась его губам, прикрыв глаза на секунду довольно. Поймала его руку, сжав пальчиками легко и нежно, и кивком разрешила слугам расставлять приготовленные на завтрак блюда.  - Доброе утро, милый... - негромко, с искренним удовольствием проговорила, несколько зардевшись ещё от того, как перехватила его взгляд, брошенный на цветочный горшок. Да, подозрения были верны - и если бы он подарил ей щенка, то, возможно, страдал бы весь дом. А может и нет. Во всяком случае, у Кристины была склонность привязываться к чему-то маленькому и беззащитному.
Он мягко сжал ее пальцы своими на миг, потом выпустил - и, наконец, уселся за стол напротив нее. Отпустил слуг, когда кофе был налит: завтрак - это только их время, и не хотелось, чтобы кто-то мешал им. А подать жене масло он и сам может...
- Добрым ли был сон ваш этой ночью, госпожа графиня? - спросил он, разрезав один круассан вдоль, как она любила, кладя внутрь кусочек масла - и внезапно протягивая ей. Впервые за два года. Вспомнив, что так порой делал отец для матери, которой он не помнил - но о которой так много слышал.
Звякнула ложечка о край чашки кофейной, когда девушка размешивала сахар... подняла медленно взгляд от тарелки с булочками на мужа, лишь затем - на круассан. Словно спохватившись, взяла, освобождая его руку, и улыбнулась безмятежно. - Вполне, мой возлюбленный супруг. Не более злой, чем обычно. - поправилась почти тут же, чтобы маленькое враньё таковым быть перестало.
- А обычно он очень злой? - не смог не поинтересоваться беззаботно Рауль, беря второй круассан - для себя. Знал он, прекрасно знал, какие бывают ночи у его милой маленькой Лотти...Первые полгода после пожара он вообще не помнил, спал ли больше 4 часов кряду: у Кристины были кошмары, театр требовал его постоянного присутствия, а он сам - был готов видеть Эрика в каждой тени, он искал самых матерых профессионалов для охраны дома и невесты - и все равно спал то у нее под боком, а то и просто - на пороге ее спальни. Не безоружным.
Эрик мог бы гордиться собой: он смог достать тогда еще виконта до такой степени, что тот стал бояться одной возможности его появления. Слишком уж ясно прочел он страшную, безоглядную проклятую страсть - и такую же любовь - в глазах Призрака на премьере его оперы, и понимал, что, скорей всего - Эрик не сможет отступиться от Кристины...Однако тот сдержал свое слово и оставил их.
Кажется.
И последние месяцы Кристина спит спокойно.
Кажется...
- Нет, что ты, милый... - опустила она глаза, с предельной тщательностью изучая крошки нежного круассана на блюдце. - Ты ведь знаешь... - жалко на секунду скривились губы, но привычно справилась с собой, с непрошенными эмоциями. Легко улыбнулась, взглянув на розовый кустик, пока ещё такой неуверенный и слабый, и продолжила. - Знаешь, что я сплю спокойно... почти всегда. - и снова - взятка собственной совести, это маленькое уточнение. Обвила пальцами ручку чашечки, делая маленький глоток с кофе. Видимо, им в голову пришли одни и те же воспоминания, потому как рука чуть дрогнула, расцветив белоснежную салфетку коричневым кофейным пятном. Нахмурилась, выдохнув с глубочайшей досадой на самое себя, и свою же неловкость. - Мне снилось - что-то, чего я уже не помню. Лабиринт... - заговорила, после недолгой паузы, вспоминая старательно, и выуживая осколки сна из ранок, оставленных ими в сознании. - Лабиринт отражений, комнаты зеркал, розы, пыль и паутина! - надтреснул голос, сорвался на высокую ноту - слишком высокую. Сжала пальцами салфетку, сжала губы в тонкую линию. Знала, что делает больно ему, Раулю... он ведь так старался... он так хотел, чтобы она - Кристина - больше не кричала во сне, и... не звала _его_ - Эрика. И она очень не хотела, чтобы он знал, что его старания оказались почти что тщетными. Другое дело - что она научилась гораздо крепче держать себя в руках, и крики заменила на безмолвный шёпот. Так спокойнее - всем... супругу - в первую очередь.
Хотела она или нет - а не понимать он уже не мог. Не получалось - поверить в беззаботность ее глаз, на самом деле - полных легкой грусти, не получалось - поверить, что она может произносить ТО имя спокойно, не поверилось...
Тогда, в тот проклятый вечер, когда он увозил ее на лодке прочь по подземному озеру - она обернулась. На миг - обернулась. А Рауль в какой-то миг позволил себе поверить, что теперь - все будет хорошо, что они смогут вырваться к солнцу, что он победил и сможет подарить ей день...а теперь все яснее понимал, что она - на самом деле до сих пор смотрит назад.
У него не получалось.  Кажется - совсем. Им так и придется жить - в этой благой лжи друг у другу? Всегда? Она будет делать вид, что все хорошо, вздрагивая едва заметно от его прикосновений, когда задумывается и не замечает его, а он, не желая огорчать ее - будет делать вид, что искренне верит в то, что она изображает? Что ИГРАЕТ из себя?... Только...только ведь он, Рауль - любит ее. По настоящему. Без памяти. Без оглядки. Весь мир и всю новую жизнь - вот эту жизнь! - он строит вкруг нее...И видел то, что снедало ее.
Он откинулся на спинку стула, на миг прикрыв глаза. Но только на миг.
Проклятый гений отравил их своей безвыходной ложью. И Рауль пока не видит ни выхода, ни способа...
Но это не значит, что его нет. Он найдет выход. Обязательно.
Он открыл глаза и посмотрел на Кристину - в его глазах была только забота, уверенность и нежность. Ничего больше. Никакой тени...Только предельная ясность чаяний и чувств.
- Кристина, я думаю, зря мы остались связаны с театром, - сказал он прямо. - Надо было уехать в Швейцарию, как я предлагал...В твою Швецию...но не оставаться здесь.
А что еще он мог сказать?
Что теперь не уверен, его ли имя она хотела шептать на рассвете?...
Розы. Маленький дурацкий кустик...
Страх… страх, боль и неуверенность, вот какое трёхликое чудовище стояло за спиной Кристины. Трепетно оберегало её сны от возможных светлых улыбок, бдительно следило за ходом её отвлечённых мыслей… чтобы, не дай бог, не отвлеклась от созерцания своей вины и ошибок прошлого. Своего Предательства. Двойного. По отношению к обоим главным мужчинам её жизни. То, что одно проистекало из другого – не меняло ничего, а, пожалуй, напротив – усугубляло. Полная мрачных мыслей, слушала ту короткую тишину, отложив салфетку и рассеянно кроша круассан в блюдце. Но голос… голос мужа заставил её взглянуть – прямо… в эти глаза. Сдавило горло от щемящей нежности, вспыхнувшей мгновенно, отражением его, коротко закусила губу незаметно. Рауль… ты не прав, мой милый супруг… подсознание не лжёт, заставляя в мгновение опасности позвать – тебя. В мгновение одиночества… надёжное плечо, крепкие и ласковые руки, бесконечно тёплые и такие родные глаза. Всё это ты, Рауль. Но… треклятое «но»… вечно оно вклинивается едва заметной тонкой чёрточкой между бровей, упрямой складочкой хмурости.
- Я не могу бросить театр… - беззащитно улыбнулась, безмерно виновато – перед ним. Этот разговор поднимался уже не впервые, и подаваемые реплики с обеих сторон звучали так же одинаково, из раза в раз, как в давно вызубренной пьесе.
Едва заметно кивнул: да, не может. Только он говорил не о ее заботе - о ее памяти, о том, что этот золоченый каменный курятник полон мрачных образов, которые трезают ее память.
Господи. Если бы только она доверяла ему. Если бы только не укрывалась в себе!...
И ведь все понятно - она не от того ему не доверяет, что он плохой...от того, что жалеет его. Думает, что ему будет только тяжелее...
- Ты и так сделала для театра больше, чем все могли рассчитывать, - будем говорить о театре. Да. О заботах. О делах... - Нельзя сделать больше...Кстати - о театре: час расплаты близок!... - и он сделал самое трудное в сегодняшнее утро: он улыбнулся. Спокойно и тепло. Сделал глоток кофе: всегда ненавидел эту горькую гадость, и пил его потому, что раньше - было так хорошо пить его поутру в компании с Филиппом, а теперь - потому что Кристина пила кофе по утрам, ей, кажется, нравится, и запах кофе - это еще одна нота уюта...
"Дьявол. "Нота". Я опять думаю об окружающем, как о музыке..." - она видела мир, как звуки. И цвета, и запахи, и чувства - она могла описать или выразить звуками...
...и этому ее научил ОН.
Рауль был прав… только… это была не постыдная снисходительная жалость – это было сопереживание, сожаление и сочувствие.  Разделить – всё… включая боль, но он и так испил её страдания вдоволь. К чему? Если, кажется, у этой чаши нету дна. Зато у чашки кофе, который она сейчас мужественно пыталась выпить – потому что вкуснейший хрустящий круассан просто встал бы куском в горле – дно было. А эта неожиданная горькая сладость ей была по душе – даже сейчас. Отражения?
Она была безумно рада видеть его улыбку – она позволила себе принять эту маленькую ложь с его стороны. Насилие над собой. Она очень постаралась не думать об этом. И охотно поддержала разговор, соскальзывая с неуютной для обоих темы – да и бессмысленной, по сути.
- Час расплаты? Что ты имеешь в виду, любимый? – спросила, ставя рядом с блюдцем кофейную чашечку, почти пустую. Голода, что не удивительно, она не испытывала.
…и ещё она считала время в ударах сердца…
"Любимый". У него до сих пор внутри все сладко и больно замирало, когда она называла его так.
И тогда он понимает, что он ей верит, верит всему, что она говорит и делает, всему, во что верит она - в фей и ангелов, в человеческую доброту - и его, Рауля, собственное всесилие...
Явная кривоватая усмешка на губах:
- Нам предстоит торжественно обедать в компании директоров и - фанфары гремят! - нашей расчудесной, неповторимой, склочной мадам Glapissement и ее очаровательного супруга!... У тебя есть все шансы отыграться!... - ну да. У тебя, дорогой граф, получается сводить счеты с конкурентками твоей жены получше этого афериста в маске - так утешься хотя бы этим...
"В горе и в радости..." - это значит - не таить свою боль. Потому что боль разделенная - вполовину болит...
Едва ли второй раз за утро она не перевернула кофе, только сейчас чудом спасла своё платье. Склонила голову к плечу, глядя внимательно – не шутит ли? – в глаза супруга, и на всякий случай уточнила:
- Сама La Karlotta? – не то, чтобы недоверчиво звучал голос, но сомнение, граничащее с чем-то, отдалённо напоминающим испуг, азарт, лёгкую неприязнь… тот ещё коктейль. – Прима вернётся на освистанный пьедестал?
Взгляд Кристины упёрся куда-то поверх левого плеча графа, когда она старалась в лёгком смятении разобраться со своими чувствами по отношению к предстоящему событию. Разумеется, было бы любопытно – но именно любопытно – встретить эту «заносчивую стерву» (как называли мадам Гуадичелли за глаза в Опере), на правах Хозяйки этого поместья, и всё же… никуда не делась странная робость, и ощущение того, что эта крикливая особа способна подавить любого одним своим пронзительным визгом.
- Она самая, - кивнул граф. - Кажется, она решила, что еще можно что-то исправить...Надо сказать, что и приглашение-то мы ей послали ради вежливости. наудачу...а она согласилась, - он едва заметно пожал плечами. - Не понимаю, что ей двигало. Впрочем, нынешние директора - не чета прежним раззявам, и они с ней справятся...Она тебе больше не страшна, Кристина, - улыбка. Он слишком хорошо представил, какое у Карлотты будет лицо, когда ей представят Кристину. как графиню...