Именно в этот момент н него набросились солдаты. Не давая подняться, они били пленника ногами – пока сержант не забеспокоился и оттолкнул самых ретивых.
- Ну хватит! Нам за труп медали не дадут!

Он был прав – и чуть было не опоздал вмешаться. Эрик без сознания лежал на полу, окровавленный, в изорванной грязной одежде. Уродливое лицо было сильно разбито и обезображено еще больше. Перс был почти в таком же состоянии. Дариус хлопотал над своим хозяином, который бесформенной грудой свернулся около стены. Но дарога был жив – и хрипло ловил воздух ртом.
Сержант, сморщившись и стараясь не смотреть, просунул руку под рубашку Эрика. Прошло довольно много времени, прежде чем он ощутил под пальцами слабое биение сердца.

- Жив! – с заметным облегчением сержант тяжело поднялся с колен, брезгливо отряхивая толстые пальцы.

- Мой господин серьезно ранен! – Дариус поднес к лицу хозяина резко пахнувший флакон. – Я не могу его оставить, пусть кто-нибудь срочно съездит за врачом. Ему нужна помощь, немедленно!

Уже через 10 минут один из полицейских спешно уехал на извозчике с запиской сержанта. Остальные – стараясь не затаптывать следы, туго скручивали за спиной руки Эрика, который так и не пришел в себя.

Они с любопытством – откровенным, звериным – подносили канделябр к открытому лицу своего пленника.

Беспощадный резкий свет падал на мертвенно бледное лицо, словно крича о чудовищном уродстве, об ужасной истощенности этого человека и жестоком избиении, которому он подвергся.

Для Призрака его обморок был благом, убежищем – он не видел выражения лиц своих тюремщиков, их жестов, не слышал грубого смеха и оскорбительных замечаний солдат. Кто-то из них ткнул пальцем – словно в дикое животное –в его похолодевшее лицо.

Снаружи раздались тяжелые шаги еще одного отряда стремительно взбежал по ступеням невысокий седой человек с небольшим чемоданчиком. Врач.

- Доктор, взгляните, он жив? Ему сильно досталось.

Врач, склонившийся было над лежащим на диване Персом, повернулся на зов сержанта. Профессионально, уверенно – и отпрянул, словно обжегся – увидев близко лцо арестованного.

- ….! – вырвалось у врача. – Он что, прокаженный?

Эти слова вызвали очень заметную панику. Тот, кто пытался поднять Эрика – отскочил, резко отбросив прочь бесчувственное тело.

Врач подкрутил фитиль лампы, надел перчатки и стал пристально изучать лицо Эрика. Потом расстегнул его рубашку, послушал сердце.

- Живой, но очень слабый, - отряхивая грязь с брюк, сообщил врач. – Можете забирать, но будьте осторожны. Его сильно избили – вывихнуты суставы, много ушибов. И не бойтесь, он не прокаженный.

- Правда?

- Да. Это больше похоже на старые шрамы - или на врожденное уродство. Я такого никогда не видел – а с прокаженным мне приходилось сталкиваться. Я бы не ошибся.

Врач не мог отвести взгляда от лица-черепа Призрака.

- Я с удовольствием занялся бы им поподробнее.

- Хорошо, попозже, - нехотя согласился сержант. – Надо сначала отвезти его в тюрьму. Как вы думаете, доктор – он не сбежит по дороге?

Врач невольно улыбнулся.

- Сбежит? Да он двух шагов не пройдет – очень истощен, да еще вы постарались. Можете не бояться. Вы будьте поосторожнее, он может и умереть.
Толстые красные руки грубо схватили Эрика, подняли легкое тело, и потащили к экипажу. Призрак все еще не приходил в сознание. Он не видел, как почти каждый из двух дюжин его конвоиров всматривался в его раскрытое лицо, не видел отвращения и страха – и одновременно странного притяжения окружающих. Эрик не слышал их смех, ругательства, грубые шутки и циничные замечания, с которыми почти каждый из них запрокидывал его незащищенную голову.

К счастью для пленника, уже сгустилась ночь.
Неверный свет газовых фонарей был снисходителен к нему – и хотя его везли в открытом экипаже, многочисленные прохожие могли видеть только темную фигуру в окружении вооруженного отряда.

Охранники обращались со своим пленником грубо – но и с какой –то опаской. Даже те, кто так сильно его избивал – хорошо запомнили необычайный голос. Возможно, слишком хорошо. Потрясающее воображение уродство добавило ужаса – и таинственности.

Перс очень хотел сломить невольный страх перед Эриком, слишком хорошо зная, на что тот способен.

Но дарога перестарался. Его намеки на загадочные преступления на далеком Востоке, связь Эрика с легендарными событиями, о которых говорил весь Париж – заставили увидеть в нем необычайного, романтического героя – и вызвали то странное почтение, которое иногда проявляется к знаменитым преступникам. Даже личность Перса – загадочного иностранца из экзотической страны – добавили краски в этот романтической ореол.

К несчастью для Призрака, этот покров тайны был слишком прозрачен и не защитил его от оскорблений и побоев. У Эрика не хватало сил чтобы поддержать свое влияние на солдат и страх перед собой. Эту его слабость дарога заметил прежде всего, и хорошо принял в расчет, строя план захвата Призрака. Но испуг и тайна все же остались слабыми тенями памяти тех, кто был причастен к делу.
Манящая, и очаровывающая блеском Парижская Опера, ее атмосфера, запахи духов и звуки музыки – все это было далеко. Здесь, вокруг – были только тесные коридоры, тяжелые железные двери и решетки на окнах. Слишком много навиающих над головой сырых камней, лязга ключей и запоров, отрывистых команд, пинков и ударов, окриков и визгливого смеха.

Странные, очень смутные слухи о пленении Призрака Оперы уже поползли по Парижу.

Эрик все еще не пришел в себя. Его втащили в одиночную камеру без окон. В почти осязаемой густой темноте, Призрак, к счастью, не понимал, что на нем нет защитной маски, и что его лицо близко освещают лампой и пристально и брезгливо рассматривают чужие люди. Много людей – начиная с коменданта тюрьмы. В дрожащем свете клубился белый пар от дыхания.

Эрика швырнули на каменную скамью – так и не сняв с него кандалов и не освободив стянутых веревками рук. После этого его оставили в покое- до утра.
А утром пришел врач. Врачи – вернее. Целый консилиум, едва поместившийся в тесной камере. Четыре часа они изучали, замеряли, осматривали, анализировали самым внимательным образом своего еле живого от слабости пациента. Кто-то все-таки заметил состояние узника. В результате семеро вооруженных до зубов жандармов решились развязать руки пленника.

Под дулом ружей, направленных прямо в грудь лежщему без сознания человеку, один из эскулапов быстр и небрежно вправил вывихнутые суставы. После этого, в восторге от собственной храбрости, они заковали Эрика в кандалы, казалось, весившие больше него самого и ретировались так, словно у них чесались пятки.

Высокий врачебный консилиум постановил, что лучше бы сохранить жизнь необыкновенному пленнику. Поэтому раза 3 в день его под усиленной и совершенно бесполезной охраной навещал врач. Безрезультатно, естественно. Состояние Эрика оставалось прежним, слабость была угрожающей. После произносимых громких речей о милосердии и врачебном долге, доктор решился время от времени его осматривать, и вливать ежедневно в рот умирающего несколько ложек какой-то бурды. Исполнив высокий врачебный долг, он величественно и гордо удалялся из камеры Эрика, невероятно довольный собой.

Эрика старательно удерживали в жизни. Насильно. Это все продолжалось неделю. Черным утром восьмого дня, когда, старательно отводя глаза, врач в очередной раз сунул в незащищенное лицо Призрака пузырек нашатыря, Эрик на секунду приоткрыл глаза. Смельчак-доктор с криком отскочил в сторону, споткнувшись о ступеньку. Затопали тяжелые сапоги жандармов за дверью, но пленник не подавал больше признаков жизни, и врач решился встать. Проверив и перепроверив кандалы, он снова ткнул склянку в лицо Эрика. Вскоре Призрак мучительно медленно открыл глаза. На его лицо падал беспощадный свет лампы. У двери стояли два жандарма, которые незамедлительно прицелились в умирающего, скривившись от брезгливости.

Врач встряхнул его за плечи без всякого сопротивления. Эрик словно ослеп. Он ничего не спросил, никак не отреагировал, словно не заметил, что в его крохотной камере был еще кто-то. Громкие вопросы, грубые прикосновения – Призрак все принимал безропотно. Когда врач, ободренный пассивностью пленника, начал пристально разглядывать его несчастное лицо – Эрик даже не вздрогнул. Переставив лампу, медик расстегнул одежду узника и принялся исследовать следы побоев, сильно и жестко ощупывать раны. Призрак так и не пошевелился и ничего не сказал.

Удостоверившись, что он еще дышит, врач ушел. Охранники бросили Эрика на скамью, быстро ушли и сами отвернулись от двери – так сильно их напугали горящие в темноте неподвижные золотые огоньки. На следующий день врач нашел узника в том же состоянии, в той же позе. Когда ему силой раскрыли рот, Эрик не сопротивлялся. Впрочем, он бы и не смог – от страшной слабости он даже не мог поднять голову.

Никому из озабоченных сохранением его жизни врачей не пришло в голову хотя бы дать узнику теплое одеяло. Или снять с умиравшего от истощения Эрика тяжелые кандалы, почти 30 килограммов весом. Этот неподъемный металл, словно высасывал его последние силы.

Призрака, такого скрытного прежде, превратили в негласный аттракцион для жандармов, судейских чиновников, медиков, просто знакомых служащих тюрьмы и журналистов. Они тесной толпой заходили, подносили огонь к лицу умирающего и уходили, так же гордые собственной смелостью. Никто не знал, понимает ли сейчас сам Эрик, что его выставили напоказ.

Темная нетопленная камера могла бы стать для него сейчас хотя бы подобием убежища. Когда его оставляли в покое, тесные стены и привычная приветливая темнота давали Эрику немного защиты. Он десятилетия провел в подземном доме в подвале, и каменные стены были к нему благосклоннее людей. Маски у него не было, и только темнота давала подобие укрытия.

Впрочем, эти грубые прикосновения к его душевным и физическим ранам уже почти не причиняли ему боль. Чужие взгляды царапали его открытое лицо, чужие голоса лезли в растерзанную душу – они еще что-то с ним делали, что-то хотели… Эрик чувствовал – не сознавал, что стоит на последнем пределе. Может быть, только темнота камеры еще поддерживала остатки жизни.

Призрак не жил – но и не умирал. Он все сильнее слабел – и с каждым днем уходил все дальше. Усилия медиков, насмешки и шутки – он это видел и не видел. Что-то мелькало, как смутные тени из-под глубокой воды. Вернись он к жизни – мог бы все вспомнить подробно, но теперь он был на самом дне, и медленно погружался все глубже.

Посещения зрителями его камеры прекратились. Высокий консилиум пробовал то одно, то другое средство. Но ни пощечины, то которых его голова ударялась о стену, ни электрический шок, ни какие-то инъекции в иссохшие, как у скелета, руки – не могли вывести его из прострации. В чью-то голову пришла гениальная мысль по старинке, сделать ему кровопускание. Уже приготовили тазик для крови и скальпель – но, подержав в пальцах его бесплотные руки – не решились на эту быструю смерть. Эрик все чаще закрывал глаза – от непереносимой слабости. В сумраке, когда заходили к нему из освещенного коридора – его тело казалось плоским, словно вырезанным из бумаги, невесомым, как осенний лист. Даже когда накрывали носовым платком его мертвое лицо – смотреть на него было невыносимо. Чудовищно худой, неподвижный – Эрик не жил, и ему не хватало последнего шага до смерти.

После первого взрыва чувств Кристина притихла – и только тратила часы, чтобы издалека следить за делом Эрика. Прошло больше недели, когда ее возмущение и жалость улеглись настолько, чтоб заметить: все газеты красочно описывали внешность Эрика, его прошлое – в качестве « мастера люков» и Призрака, его подземную империю – убежище – и ничего, ни слова – о его поведении или словах после ареста.

Болезнь Рауля дала рецидив, и Кристина часами просиживала у его постели. Виконт почти все время спал, и девушка стояла у окна его комнаты, глядя расширенными глазами вдаль. Она была рада, что ей не мешали думать – о Рауле, об Эрике и о себе.

Нерадостными были эти мысли.

Девушка стала сумрачной, похудела, на лице поселилось навечно то самое выражение тоски, которое так поразило Рауля на маскараде.

Прозрачными глазами она смотрела на горящее лицо жениха – сквозь пелену, как во сне. Сидя у его кровати, Кристина, словно натянутая струна, ждала известий об Эрике.

Добродушная хозяйка гостиницы и старый доктор всячески старались успокоить и утешить девушку. Да, Рауль должен скоро поправиться, с н6им все будет хорошо, с таким милым молодым человеком, ей можно пойти отдохнуть, они все и нем позаботятся.

- Да, конечно, - кивала Кристина, слушая и не слыша их успокоительных слов.
Все их заботы камнем падали на сердце, все увеличивая страшный контраст. В душе Кристины поселилась тень. Ко всему, что она видела, думала, делала, словно прибавился вопрос – а Эрик?

Кристина мучилась от раздвоенности, боясь даже представить себе, куда это ее приведет. Но она словно разделила с Эриком его унижения, незащищенность и боль. И в то же время радовалась за Рауля – ведь он и правда выздоравливал.
Ее смятение все нарастало, и Кристина боялась заглядывать во встающее перед ней будущее. А потом усилился и начал ее мучить уже совсем другой страх.
Газеты словно соревновались в изощренных описаниях биографии Эрика, его уродства и выдвинутых против его обвинений. Интервью с Персом, с директорами Оперы, с Мифруа – с кем угодно, кроме самого Эрика. После известия о том, как его задержали – « оказал отчаянное сопротивление», « тяжело ранен иностранный гость» - ни одного слова или поступка Эрика. Ни одного – с каждым днем все страшнее. Будто все совершалось над мертвым.
Кристина весь вечер рылась в куче газет. Ничего. Будто он умер, исчез, растворился сразу после задержания. Пустота.

Неужели они его убили?

Утром Кристина проснулась в холодном поту. Томиться, ждать беспомощно – было невыносимо.

Она попробовала еще раз поговорить с Раулем. Дело кончилось приступом кашля и ссорой. Девушке спешно пришлось звать врача. А через час обложенный подушками Рауль упрекнул, что она больше занята этим убийцей, чем умирающим, больным женихом.

Кристина вспыхнула огнем и задохнулась, словно получив пощечину. С минуту она не могла сказать ни слова, а потом возмутилась.

-Рауль! Рауль, как ты можешь..?!

- А разве не так? Кристина, ради тебя я пожертвовал всем, от всего отказался, я болен и лежу тут в этой глуши – а ты все время думаешь о чудовище. Хороша же твоя благодарность, Кристина!
Девушка пару секунд ошеломленно на него смотрела – потом кинулась прочь, закрыв руками лицо.

Кристина долго бродила по берегу. Вновь падал мягкими каплями снег. Ей было не по себе – упрек Рауля больно отозвался в самой глубине души. Больно – и как-то многослойно.

Сперва было обидно – ну почему он так несправедлив? После Кристина остановилась, словно наткнувшись на столб.

Она так обижена, потому что почти все это – правда! Как же это произошло? Неужели опять?.. Исчезнет ли когда-нибудь страшная для них обоих тень Призрака? Из ее жизни, из жизни ее будущего мужа?.. Эрик в тюрьме, даже для ее неопытного взгляда ясно – он приговорен и скоро все кончится. Если его казнят, забудет ли его она?

Почему-то даже не сам таинственный и манящий Призрак, а только известие о нем подняло в душе такую бурю? Почему Эрик, вдали от нее, запертый в тюрьму – затмил в ее глазах Рауля? Завоеванного после всех бед жениха, рядом с которым она проводит все дни?

Кристина не чувствовала холода. Что произошло? Здесь не Опера – место его чарующей силы , она…. Свободна? Почему-то она не может выбросить его из мыслей. А еще – все эти ласки и признания Рауля далеки от нее сейчас, не чувствуются, не волнуют. Скользят по ней, как дождь по крыше.

Все это было правда – Рауль рядом с ней. А она рядом с Эриком. Мысленно.
Тяжелыми шагами Кристина поднялась в свою спальню, не заглянув к жениху. Платье промокло от снега и липло к ногам. На лестничной площадке Кристину ждал врач.

- Мадемуазель… Вы пришли… Я дал месье де Шаньи морфия и он проспит до утра. С ним все будет в порядке, не волнуйтесь. Ему нужен только покой - он весьма хрупкий молодой человек, очень нервный…

Кристина слушала с неподвижным лицом. Воспитание и приличия подсказали, что следует что-то ответить.

- Большое вам спасибо, доктор. Я прослежу, чтобы ваши предписания были выполнены.

Она вежливо наклонила голову и поднялась выше.

Услышав слишком ровный, монотонный голос, врач еле приметно вздохнул и проводил девушку до самой двери пристальным взглядом.

Весь следующий день Кристины пыталась заглушить чувство вины перед Раулем и одновременно нестерпимую жалость к Эрику. Виконт проснулся поздно, около полудня. Кристина подавила обиду – и весь день старалась быть заботливой, доброй, и не давать Раулю повод для ревности.

Это стоило ей усилий. Уже к 7 вечера девушка ушла к себе, опустошенная и измученная. Странно, что за несколько часов в обществе любимого она устала больше, чем когда-то – от изнурительных репетиций. Голова кружилась, на душе было мерзко и пусто.

Где-то к полуночи она проснулась в темноте. За окном стоял мертвенный отблеск снега, Кристине что-то приснилось, но что? … Волосы на висках намокли от слез.
Кристина не заснула до утра – ей было тяжело и жутко. Это была глубокая ночь одиночества – полного и абсолютного, словно в могиле. От ее натянутых усилий ощущение вины перед Раулем не прошло.

Она металась в постели, вспоминала недавнее прошлое, Рауля, Эрика, Карлотту…

Может, она чем-то и перед виконтом виновата – но разве она не пытается? Разве она не платит ему любовью, заботой и верностью? Справедливо – и несправедливо, обидно до слез.

Тем более, что отношение к Раулю, в сущности, не изменилось никак. Оно было – и осталось – чистое, простое, легкое. Только рядом возникло нечто другое.
Она любит Рауля и хочет стать его женой, и счастлива – но ведь не виновата же она, что ей так жалко Эрика? Разве можно за такое винить? За доброту, желание помочь другому?

Кристина про себя называла свое чувство к Эрику жалостью, но оно было намного сложнее. Слишком сложно для запутавшейся одинокой девушки.
О боже, здесь никто не виноват – или все они трое! Ведь Эрик ничего ей плохого не сделал. А Рауль? Почему она сейчас думает не о его болезни, словно реален его далекий соперник, а сам виконт стал туманным, как призрак?
Как же это все могло произойти?!

Она счастлива, все ее желания сбылись – но почему тогда Эрик ждет казни, Рауль на нее обижен и недоволен сейчас всем на свете, а она места себе не находит? За что ей все? Ей только 20 лет. Почему она должна решать вопрос жизни и смерти?! Она ведь самая обыкновенная девушка, это Призрак сделал из нее примадонну…

Призрак.

Кристина встала и прижалась к ледяному стеклу влажным лбом. Неужели все ее жизнь вьется около этого человека?

Она замерзла, легла и закуталась с головой шерстяным одеялом. Стало уютно, все тело расслабилось, наконец пришла сонливость. Последним чувством Кристины была откровенная злость, с Эрика перешедшая на Рауля. Она заботилась о нем, не собирается ему изменять, она здесь – так что же ему еще надо?!

Утром Кристина проснулась с этой мыслью – и с намерением решить этот вопрос с Раулем. В комнату ее не сразу пустили – доктор очень тщательно исследовал здоровье виконта. Девушка прохаживалась по коридору, чувствуя головную боль, тяжесть во всем теле и злость. Почему Рауль требует от нее подавить все другие чувства, кроме верности и любви к нему? Да. Она не может забыть Эрика – такого, как он, не скоро забудешь. Сам Рауль тоже на это неспособен. Тогда почему же, готовилась про себя к спору Кристина, почему она должна исковеркать свою жизнь, и наплевать на обычную благодарность?! Ведь если б не Эрик, они бы так и не встретились с Раулем – взрослыми… Не будь его уроков, не было бы и триумфа на гала-концерте.

Врач вышел. Пригласив Кристину. Она решительно вошла в комнату.

-Рауль, - с порога начала она. – Скажи мне, чем ты недоволен?

Как ни старалась смягчить, Кристина нервничала, и вопрос прозвучал резко.
- Кристина, - виконт сел на постели. – Я тебя люблю, всем доволен и счастлив. Я жду моего выздоровления и нашей свадьбы.

Молодой человек не облегчил , а усложнил задачу, и девушка рассердилась еще больше. Если раньше ее возмущало , что Эрик с Раулем оба поставили ее перед такой проблемой, то сейчас раздражение непонятливостью виконта проложило дорогу к серьезной ссоре. Эрика здесь не было, сердиться на него – нечестно, ему и так очень плохо. Но Рауль был рядом, им вся скопившаяся злость против воли обрушилась на его голову.

- Ты не хочешь меня понять! Скажи, почему тебе надо контролировать мои мысли? Запрещается даже думать об Эрике!

Рауль вздрогнул, словно Кристина его ударила этим именем.

- Не смей произносить этого чудовищного имени здесь!

- Вот именно! А почему? Я никогда раньше никого не убивала, естественно, я думаю о своей жертве! О человеке, которого скоро убью!

- Кого ты убьешь? Мы не имеем ни к чему отношения, эта история для нас закончилась. Все!

Рауль снова закашлялся. Кристина ждала конца приступа.

- Его обвинили из-за нас! В нашей смерти! Может, он и виноват пере другими, но не перед нами.

- Он похититель и убийца! Ты забыла – он пытал меня своим руками!
Разговор повторялся. Кристина почувствовала отчаяние напрасно бьющейся о стену птицы.

- Он нас отпустил. Кстати. Я не видела чтобы он к тебе хоть пальцем притронулся – до того, как вытащил виз воды и перенес в дом. Тебя и Перса, этого предателя. ,Ты обсуждаешь его лицо – а как ты думаешь. Этот невыносимый кошмар хуже – ему или нам? Мне было страшно до обморока просто его увидеть – а каково ему жить с таким лицом!? Подумай, представь! Как он мучается – и кто мы такие, кто дал тебе право судить его и наказывать? Кто дал нам такое право?!

Ошеломленный Рауль пытался вставить хоть слово, но не сумел. Остановить Кристину было невозможно, - особенно перекричать ее голос.

- Тебе не кажется, что он испытал достаточно боли? Эрик в тюрьме, его предал друг. Он потерял меня – чтобы еще и клеветать на него? Не слишком ли? Пойми, я не могу спокойно спать! Мы же обманываем всех, Рауль! И я не могу забыть Эрика – мне жаль его! Впрочем., он такой человек – даже ты его не забудешь. Ведь он ничем передо мной не виноват, и благодаря ему мы вместе!

- Что?!?!

- Ты впервые пришел в мою гримерную после гала –представления –помнишь? Когда я так прославилась, произвела такой фурор! До этого меня ты не узнавал. А, наверно, видел на сцене.

- Неправда!

- Не знаю, да и какая теперь разница! Неважно. Я знаю, что привлекла сначала внимание Эрика, потом твое - сейчас, взрослая. И Эрик за это смерти не заслужил!

- Кристина, а чего хочешь ты?

Рауль спросил неожиданно спокойно, девушка моментально осеклась и сникла.
- Не знаю, - отозвалась она после паузы. – Не знаю. Что угодно. Только бы не сидеть сейчас вот так и не ждать, пока я стану убийцей.

- Тебе не противно называть его человеком? - продолжал свои задумчивые расспросы Рауль.

- Нет! Пойми, он же не виноват, что у него было такое лицо.

- Так. Понятно, Кристина. А теперь скажи честно – за что ты его так любишь?

- Рауль… Рауль, ты бредишь! Я же не с ним – с тобой! Я люблю тебя, а не его! Искренне, добровольно ушла с тобой и я с тобой счастлива! Это ты понимаешь? Просто у меня совесть неспокойна, когда я думаю о судьбе Эрика!

- А ты о нем часто думаешь?

Кристина не заметила ловушки, и ответила искренне.

- Да! О нем и о тебе – все время. Вы главные люди в моей жизни.

- За что ты так со мной, Кристина?

- О чем ты говоришь? Неужели ты не видишь, как все это просто?! Я люблю – тебя, но это не значит, что я ненавижу Эрика.

- Нет, значит! Не обманывай меня, Кристина! Если бы ты меня любила – выбросила бы из головы это чудовище. Так не бывает! Или он или я! К то-то один! Если любишь меня, то не пытайся спасать убийцу Филиппа! Он сделал меня сиротой, разбил мою жизнь! А ты изображаешь его каким-то мучеником! Оклеветали, предали!... Это все не о нем. Каждый получает то, что заслуживает. Значит, такие у него друзья. Поделом!

- Каждый? – тихо переспросила Кристина.

- Да!

- И… твой брат - но тоже? По заслугам?..

- Не смей оскорблять его память! – взвился Рауль.

- Я и не оскорбляла, - так же тихо ответила девушка. – Это ты сам сказал, что каждый получает заслуженное – как тогда твой брат? Или к нему это не относится?

-Филипп – безупречный дворянин. Не смей марать его имя подозрением!

- Я и не думала его оскорблять! – рассердилась Кристина. – Но ты сам – считаешь его невинной жертвой? Исключением из этого правила?

- Да!

- Значит, исключения есть?

- Может быть, - нехотя признал виконт. – Но все равно, это тебя не оправдывает. Нельзя сочувствовать сразу двоим.

- А я перед тобой и не оправдываюсь! Теперь уже я под судом? Рауль, если я сочувствую Эрику, это не значит, что я собираюсь тебе изменить! Я вот сейчас ходила - и бросала хлеб чайкам - мне их тоже жалко. Это что, тоже измена? А если я подам нищему? Тоже будешь ревновать?

- Так вот оно что! – Рауль хрипло не то закашлялся, не то засмеялся
торжествующим смехом. – Вот оно что! Тебе это нравится, правда?

- Что нравится? – Кристина слегка опешила перед этой атакой.

- Чувствовать себя благодетельницей! Ты сама сказала, тебя тронул вид чудища у твоих ног – правда? Ты актриса, тебе нравится, когда тебе аплодируют, перед тобой преклоняются. Так вот на чем он сыграл! Блестяще, надо признать! Пара жалобных слов – и все, ты ослепла!

Кристину словно обожгло. Она закрыла лицо руками – скрыть брызнувшие злые слезы – и спотыкаясь, ничего не видя перед собой, кинулась прочь. Вслед несся хриплый смех Рауля.

Нет, не в комнату, только не туда, прочь оттуда! Кристина выбежала на улицу, глубоко вдохнула свежесть.

Один за одним падали снежные хлопья. Кристина вытирала перчаткой слезы.
Нет, это несправедливо! Как может Рауль , ее жених, всегда такой понимающий , добрый – как может он быть таким жестоким. Кристина плакала от обиды и еще какого-то странного чувства.

В конце концов, ну и что тут такого? Да, ей всегда было приятно трепетное преклонение Эрика, приятно, когда ее окружают вниманием и преданностью. И что, это преступление? Она должна предпочесть всему несправедливые упреки?
Кристина покраснела, осознав, с какой нежностью вспоминает преклонение перед ней Эрика. Неужели за это надо судить и его, и ее? Не может она его ненавидеть, не может!

На душе было все тяжелее. Кристина прислонилась к стене и заплакала еще сильнее.

- У вас горе, дочь моя?

Девушка сильно вздрогнула, увидев рядом с собой пожилого священника. И тут только поняла, что стоит рядом с церковной дверью. Возле той самой церкви…

- Простите, я не хотел вас испугать. Я могу вам помочь?

Спокойный, участливый голос аббата так подействовал на измученную Кристину, что она разрыдалась еще сильнее. И сама не заметила, как кивнула головой.

- Вы кого-то потеряли, дочь моя?

Это обращение отозвалось в самой глубине ее души.

- Нет… То есть, да… Кажется, я скоро потеряю…

- Вы любите того, кого боитесь потерять?

- Да… Не знаю! Я так запуталась, я уже ничего не знаю. Я чувствую себя так одиноко… Святой отец, - она подняла глаза, чувствуя, как сжимается горло от этого слова. – Мне очень нужен совет, можно поговорить с вами?

- Конечно, дочь моя.

Аббат пропустил девушку вперед, внутрь почти пустого сумрачного храма.

- Нет, пожалуйста, я пришла не исповедаться. Боюсь, я уже очень давно не была в церкви.

- Это ничего, дитя мое, - мягко ответил аббат. – В несчастье следует обращаться к богу.

Это еще в каком несчастье, вспомнив Эрика, с горечью подумала
Кристина. Но, может, он хоть что-то посоветует. Она так одинока!

- Святой отец, я… Я приехала сюда из Парижа, была там известной. Я певица.. то есть, была… Но я уехала не сама, я бежала оттуда вместе с моим женихом. Сейчас… Сейчас в Париже есть один человек… То есть, может быть, он уже умер …. Нет, скорее, все еще жив – и ему сейчас очень плохо. Он страдает, он сейчас в тюрьме.

Кристина на секунду замолчала, потом почти выкрикнула – внезапно.

- Его обвиняют в моей смерти!

Священник не удержал удивленного жеста.

Девушка судорожно всхлипывала.

- Никто… Никто не знает, что я… Что мы живы… А он… Его… считают , что это он нас убил – и меня, и Рауля… Но он же отпустил меня! Он, правда, угрожал мне… Нам… Но уже все кончилось, он нас отпустил.

- Рауль – это ваш жених?

- Да. Кажется… - добавила Кристина, вспомнив ссору, - Мы ужасно поссорились, он болен теперь., а я… Я все время думаю, что там из-за меня… ведь он же ни в чем не виновен!

- Кто?

- Эрик!

- Которого обвинили… напрасно?

- Да! – Кристина вся дрожала. – Да! То есть… Господи, как все сложно! Вы никому не расскажете?

Она схватила аббата за руку и впилась в него горящим, безумным, каким-то неистовым взглядом. Куда делось ее обычное спокойствие!

- Дочь моя, вы доверяете вашу боль не мне – вы ее доверяете богу через мое посредство. Я только ничтожный слуга, смиренное орудие. И не мне решать, следует ли кому-то в миру или в церкви знать тайны вашего сердца.

- Правда? – совсем по - детски спросила Кристина.

- Пусть вы пришли не на исповедь, но вы открываете душу, дитя мое. Эта тайна священна и нерушима.

Девушка немного успокоилась.

- Он… Эрик… - так странно звучало сейчас это имя. – Очень странный… и несчастный человек… Может быть, он и правда убил… Я не знаю, ходят подозрения – но я ничего невидела. Рауль твердит, пусть его накажут а я не могу… Эрик столько страдал… Я ведь не знаю, что это он…

- Не судите, да не судимы будете, - мягко произнес священник.

Эти слова наложились странным эхом на ее сокровенные мысли.

- Да! – опять с неистовой силой выкрикнула Кристина. – Я не могу его судить, это Рауль судит! Он говорит, пусть приговорят, ведь Эрик, наверно, убил его брата… То есть, не сам – я верю, что он упал в озеро…

После этого долго царило молчание.

- Эрик, - снова начала Кристина, уже более твердо. – Сделал много зла в своей жизни. Я не знаю всего, но я читала… Он обманывал, воровал, убивал – об этом говорят – далеко и очень – очень давно. Я не уверена, где в этом…
правда… Но я знаю – его предали.

Святой отец, Эрик очень несчастен. Я даже боюсь представить, насколько.. Он ни от кого не слышал доброго слова… Он… он делал зло только из-за этого… Но он не виноват, что он такой! Он любил меня… Больше собственной жизни, так сильно, что это меня пугает…

Я разорвала ему сердце, когда… Когда стала невестой Рауля. Я тоже… тоже его обманула, и я! А теперь мы убежали от него, то есть Эрик меня отпустил – нас обоих… Я узнала… Сейчас, недавно – что Эрик в тюрьме, что его предал единственный друг . который у него был. Рауль считает, что я его не люблю, говорит, что я не должна жалеть Эрика, но я не могу! Это так страшно, так несправедливо, так жестоко! Бедный Эрик!

Ее голос сорвался, плечи задрожали. Кристина закрыли лицо ладонями. Аббат печально смотрел на нее и тихо ждал, когда затихнут рыдания.

Кристина пробыла в церкви еще 2 часа. Она никогда не была особенно религиозной – детство прошло среди мифов и сказок, а позже обстановка за кулисами театра не располагала к благочестивым размышлениям. Но теперь, измученная жестокими сомнениями, одинокая девушка нуждалась в совете. Священник оказался умным и благожелательным человеком, он выслушал – и, кажется, понял ее.

Роль такого доверенного лица мог бы сыграть и Рауль – тогда бы между молодыми людьми не было бы тайн и все направилось в другое русло. Но, накричав на девушку, виконт окончательно упустил свой шанс и сломил откровенность невесты. В результате – живущая вроде бы в идиллических условиях Кристина не находила себе места от одиночества. Ей не с кем было поговорить, не было никого, кто мог бы ее выслушать. Рауль не только не разделял, но и утяжелил груз ее сомнений. Он выбрал неверный способ на нее повлиять – если бы у виконта хватило деликатности – скрыть свою ревность, возможно, Кристина бы и поддалась его влиянию.

Но Рауль опоздал.

Сейчас, поделившись душевными терзаниями со священником, девушка чувствовала себя обновленной. Ни страх, ни тяжелые колебания не исчезли – но словно отступили, стали другими. Кристина как зачарованная слушала, как спокойный тихий голос , льющиеся в душу слова о прощении, о милосердии и любви. « Не суди и не судима будешь» - настойчиво внушал ей аббат.
Именно этого так ей и не хватало – прощения…

За тяжелой железной дверью затопали неуклюжие шаги, загремело железо. Дверь противно заскрипела на петлях. В непроглядную черноту камеры Эрика вошли вооруженные до зубов жандармы с фонарями в руках.

Призрак не шевельнулся. Как только до его каменной скамьи дополз дрожащий красноватый свет - золотые огоньки в глазах погасли. Солдаты сталкивались друг с другом в тесной камере, очень неловко старались не поднимать фонари – лишь бы не видеть лица пленника. Они по-прежнему его боялись – пугала жуткая репутация, уродство, даже его полная неподвижность зловещее безразличие ко всему окружающему. И по-прежнему они своего узника ненавидели.

Громко выругавшись несколько раз – приходилось все время заново привыкать к его внешности, толстый сержант ткнул Эрика прикладом.

- Встать!

Призрак не дрогнул и не двинулся с места – он неотрывно смотрел куда-то за пределы камеры.

- Держи лампу ровнее, я не хочу его ясно видеть. Вот так. Встать, я сказал!

Никакой реакции.

- Я тебе что приказывал?!

Но Эрику не было дела до их приказов.

- А ну вставай! – и сержант смачно выругался.

Все его ругательства ушли в пустоту – наверно, туда, где затерялся горящий взгляд Призрака.

- Ты, урод ! – жандарм сильно толкнул пленника, потом замахнулся было -ударить по лицу, но не решился к нему притронуться.

- Встать, в...к!

Эрик не отреагировал. Вероятно, он при всем желании сейчас бы подняться на ноги не смог. Сержант ударил его прикладом по руке. Один из солдат невольно охнул – но Призрак даже не моргнул глазом.

- Встань, урод!.... –что было силы завопил жандарм.

Так и не получив никакого ответа, он еще несколько раз ударил беззащитного пленника, потом плюнул в его открытое лицо.

- Вот скотина! Тащите его!

Двое солдат схватили Эрика за руки – и с удивлением переглянулись. Тот их них, кто был помоложе, даже на миг разжал пальцы. Под обтрепанной одеждой они держали ломкую кость – тела не было. И это поразило их сильнее, чем давно известное уродство – она очень давно не прикасались к Эрику.

- Тащите! Помоги ему, Жак!

Двое стояли, целясь пленнику в грудь. Эрика силой потащили из камеры. .Один из солдат грубо выругался, когда ножные кандалы зацепились за ступеньки.

У тех, кто его держал, были удивленные лица. Когда Эрика почти несли по коридору, молодой солдат тихо -так, чтобы не услышал сержант, шепнул другому.

- Да он сам на ногах не удержится. По мне, это железо тяжелей, чем он сам. Одно слово – Призрак.

И его товарищ ответил на ухо – неслышно за лязгом кандалов.

- Этот парень – ходячий скелет, не удивлюсь, если он прямо сейчас и умрет.

Скованного Призрака поволокли по коридорам, потом открылась обитая металлом дверь. В небольшой комнате за заваленным бумагами столом сидел тонкогубый коренастый человек, одетый во все черное. Из забранного решеткой окна падал размытый свет зимнего полудня, сквозь не очень чистое стекло виднелся тюремный двор.

Слабо горел камин. Больше в комнате никого не было.

- Наконец-то! – резко произнес человек.

Сержант неловко принялся оправдываться

- Мсье Кандье, он не хотел идти, нам пришлось тащить его силой…

- Ладно! Садитесь сюда! – последние слова адресовались Эрику.

Стоявшие до этого времени неподвижно жандармы втащили Призрака в комнату, загремев кандалами. Как только бледный свет упал на запрокинутое лицо узника, Кандье сильно вздрогнул и застыл на месте. Сержант, заметив это, усмехнулся про себя. Кандье, не отводя взгляда, махнул рукой, указывая на небольшой табурет.

- П-подождите, - он приблизился, двумя пальцами повернул голову Эрика, провел по его щекам, лбу.

Сержант осклабился.

- Да, господин следователь, это все настоящее, он и вправду такой.

Следователь потрясенно кивнул.

- Я раньше не видел… Читал, и мне говорили, но я не верил… Я и представить не мог… Я думал, журналисты преувеличивают.

С трудом оторвав глаза от этого завораживающего уродства, он сразу резко изменил тон.

- Сажайте его на табурет - мне надо его допросить.

Солдаты переглянулись, а один из них сказал:

- Он не будет сидеть, господин Кандье. И за все это время он ни слова не сказал – никому.

- Посмотрим.

Но жандарм оказался прав. Едва они выпустили пленника из рук, Эрик безжизненно упал на пол.

- Вставайте, хватит вам притворяться! – повысил голос Кандье. Бесполезно.

- Поднимите его!

Эрика подняли и вновь посадили бессильное тело на табурет. Падая, он рассек себе лоб, кровь сочилась по лицу и капала на рубашку.

Растерянным солдатам пришлось удерживать пленника, иначе бы он снова упал.

- Держите его так!

Кандье перелистал бумаги.

- Как вас зовут?

Молчание.

- Назовите ваше настоящее имя!

Нет ответа.

- Вы по рождению француз? Отвечайте!

Эрик был ко всему безразличен. С таким же успехом Кандье мог обращаться к своему столу.

- Очнитесь! – приказал он. Но это не дало результата.

- Согласно показаниям свидетелей, вы украли с помощью сложного обмана , который тщательно продумали, весьма крупную сумму денег у директоров Гранд-Опера. Где вы спрятали эти деньги?

Следователь так и не дождался ответа. Таких допросов он еще не проводил.

- Куда вы спрятали 40 000 франков? Отвечайте, черт возьми! Запирательство вам не поможет!

Опытному и много повидавшему следователю понадобилось довольно много времени, чтобы привыкнуть к внешности Эрика, но ему даже сейчас было сильно не по себе. Он не мог заставить себя, например, подойти и низко наклониться над Эриком – один из его любимых приемов допроса. Кандье испытал неприятное ощущение собственного бессилия. Отбросив вежливость, он с трудом сдержал желание ударить Призрака.

- Вы отдаете себе отчет, что обвиняетесь в воровстве и в двух убийствах?! Если их было только 2, кстати. Жозеф Бюке тоже стал вашей жертвой?

Молчание. Голова Эрика упала на грудь.

- Позовите врача.

Один из жандармов выскочил за дверь.

Тот же самый врач, который все это время следил за состоянием узника, сразу же сунул ему в лицо пузырек нашатыря. Ничего, никакой реакции – ни через минуту, ни через 5 минут.

Кандье нахмурился. Врач пожал плечами – он уже привык , после некоторого колебания пощупал пульс.

- Он жив.

- И что? Он нас слышит?

- Не знаю.

Врач снова пожал плечами и вытащил из чемоданчика шприц.

- Попробую это. Еще мог бы подействовать электрошок.

Он поднял рукав пленника, нахмурился, осмотрел его руку – и, не найдя вены, вонзил иглу в шею Эрика.

- Когда подействует? – нетерпеливо спросил Кандье.

- Немедленно, если… - врач закончил фразу еще одним красноречивым пожатием плеч.

Следователь вынул часы и немного демонстративным движением положил их перед собой.

2 минуты, 5, 10….

- У вас руки не устали его удерживать? – спросил врач, повернувшись к жандармам.

- Нет, господин доктор, - радостно открыл рот самый молодой. И добавил услужливо: - Он почти ничего не весит.

Кандье посмотрел на него недовольно. Через четверть часа врач развел руками.

- Все, бесполезно.

- Видимо да, - нехотя согласился Кандье и стал собирать бумаги. – Жаль, что мы так и не узнаем, кто убил Кристину Даэ.

- …. Убил Кристину Даэ… -послышалось шелестящее эхо в камере.

Не меньше 10 секунд понадобилось следователю и врачу, чтобы отреагировать на этот звук – до такой степени он оказался неожиданным. А потом оба, подскочив, уставились на Эрика.

В бледном дневном свете не видны были золотые глаза - но как-то чувствовалось, что его взгляд прояснился. Больше ничего – он не шевельнулся, казалось, этот звук шел не от него.

Кандье пришел в себя первым.

- Отвечайте, где тела виконта де Шаньи и певицы Кристины Даэ?!

Молчание.

- Каким образом вы их убили?

Все тот же вопрос….

- Я не убивал …их… - слабо отозвалось в камере эхо в ответ. Оно не было похоже на человеческий голос.

- Что вы тогда с ними сделали?

-…. Отпустил….

- Я вам не верю. Докажите. Где они оба, живые или мертвые?

- … Не знаю…
ъ
- Отвечайте, что с ними случилось?! Вы их спрятали? Где? Их еще можно спасти? Молодые люди – ваши пленники? Где они?!?!

Видимо, Эрик был изможден сверх меры. Ничего не произошло – никакого движения – но словно бы в воздухе порвалась паутинка. Он ушел – вернулась его апатия, и еще страшнее, чем раньше – слабость.

И ни усилия врача, ни настойчивые оклики следователя не могли его вернуть в кабинет. У солдат были удивленные лица.

- Отправьте его назад в камеру!

Жандармы с грохотом поволокли по коридору обмякшее тело. Эрик бессильно поник в их руках.

- Есть перспективы? Он очнется? Отвечайте, Бриан!

Медик только руками развел.

- Я не уверен даже, доживет ли он до суда. Прогнозы бесполезны. Поймите, я не могу дать свое заключение – я никогда в жизни ни с чем подобным не сталкивался!

- Да уж! – следователя передернуло. – Ну и лицо! …

- Его уродство тоже… Я, кстати, уже немного привык за эти недели. Но я имел в виду его состояние. Это еще более странно. Я сперва решил, что это последствия шока, вроде обморока – но шок не длится по 17 дней. Избили его сильно, когда арестовывали – но для жизни это не опасно. Не знаю! Я не знаю ни причин этого состояния и не способен его контролировать.

Бриан в который раз пожал плечами.

- Но ведь ваше лекарство подействовало? То, что вы ввели?

- Нет. Это что-то другое.

- Что ? – нетерпеливо добивался Кандье.

- Не знаю! Я попробую на нем электричество, если вы дадите согласие. Но должен предупредить - при его истощении это может быть опасно.

- Нет! – отрезал следователь. – Мне он нужен живым и разговорчивым. Если он заговорил один раз, то это может повториться. Берегите его, старайтесь кормить. Он мне нужен – он многое знает.

Доктор Бриан неохотно кивнул.

- Сделаю все, что смогу. Но скажу честно – я его не контролирую.

- Постарайтесь! Только не сейчас, дайте ему время до утра. Пусть подумает над тем, что сказал. Может, тогда мы наконец найдем тела молодого виконта де Шаньи и певицы.

- А вы не поверили, что они живы?

- Не поверил, и не скоро поверю. Вы же знаете, у нас все невиновны. Хотя может и правда, что он где-то спрятал девушку – он, говорят, ее любил. Тогда она еще может быть жива. Но тем более необходимо сломить его молчание. И как можно быстрее -хотя шансов очень мало.

В эту самую минуту девушка, о которой они говорили, живая и невредимая, сидела на подоконнике гостиницы с мокрыми газетами в руках.

На следующий день ко всему безразличного Эрика, в котором еле теплилась жизнь, ждал сюрприз. Через несколько минут после того, как пленника привязали к стулу,Мифруа нервно и как бы скрывая торжество, спросил:

- Ну, последний раз - вы желаете дать некоторые объяснения? Нет? Очень хорошо! Тогда мы спросим вашу сообщницу, - он повернулся к краснолицему сержанту. - Введите ее.

Тот вышел. Через несколько минут двое охранников ввели мадам Жири - седую, с растрепанными волосами, и заплаканным лицом. Руки пожилой женщины были закованы в кандалы, платье сильно измято.

- Садитесь, мадам, - слегка ядовито предложил Мифруа.

Билетерша неловко опустилась на колченогий табурет.

- Вы узнаете этого человека?

- Какого?

По знаку комиссара сержант повернул лицо Эрика к свету. Мадам Жири всмотрелась в него, близоруко прищурила глаза - зажмурилась и завизжала, вскинув скованные руки ко рту.

Следователь прикусил язык, а Мифруа заткнул уши.

- Старая дура, да уймите же ее!

Мадам Жири встряхнули за плечи, потом Кандье ударил ее по лицу. Женщина сразу задохнулась и замолчала, бессмысленно глядя перед собой. Ее губы тряслись.

- Еще раз - вы его знаете?

Билетерша не могла отвести зачарованного взгляда от Эрика и казалась оглушенной. Призрак единственный не отреагировал на ее вопль.

Врач сунул ей под нос пузырек. Мадам Жири закашлялась и сильно покраснела.

- Вы - мадам - этого человека - знаете? - железным голосом повторил Мифруа.

-К...ка... к..т-то-о-о э-это?

Кандье и Мифруа переглянулись.

- Уточните, мадам, сколько он вам платил?

-Кто?! Как?! Я первый раз его вижу! Как он мог мне платить?!?!

- Отвечайте на вопрос! - приказал комиссар.

- Не знаю! Я его не знаю! Он мне никогда не платил! - выкрикнула женщина.

- Вы лжете! - ровным голосом прервал Мифруа. Кандье что-то шепнул ему на ухо.

- Да, верно, -кивнул тот

- Принесите маску , - приказал он жандармам.

Кандье тем временем вкрадичиво обратился к мадам Жири.

- Вполне возможно, если исходить из всех обстоятельств , что вы действительно не сталкивались с ним вот так. В его естественном, без всех уловок и обманов, и весьма нериглядном виде. Но теперь - надеюсь, вы хорошо обдумаете ваше к нему отношение. Это тот человек, кто обещал вознести до небес вашу дочь. С ним вы общались, и он называл себя Призраком Оперы.

Следователь остановился и стал наблюдать. В отличие от Эрика, мадам Жири была для него открытой книгой. Ну, почти открытой книгой, скажем так.
- Что?! - подскочила на месте женщина.

- Да, теперь вы видите истинное лицо вашего таинственного Призрака, - Кандье был очень убедителен. - Я бы не доверил ему свою дочь. Как видите, вам нет никакого смысла лгать ради него дальше, рискуя вашей судьбой и судьбой вашей дочери. Молодые девушки такие хрупкие существа, особенно если они попадают в тюрьму... Сколько он вам заплатил за то, что вы обокрали дирекоров? В первый раз обокрали?

Мадам Жири молчала, очень внимательно разглядывая Эрика. Было непонятно слышит он этот разговор или нет. Женщина уже успокоилась и не визжала.

- Неправду вы говорите, мсье, - несколько раз вздохнув, сказаал она. - Я не знаю, Призрак он или нет, но зачем же вам мертвый?

- Поверьте, мадам Жири, он жив - только... в обмороке. Но я советую вам перестать думать о том, кто вас так жестоко обманул и вовлек в преступление - и побеспокоиться о вашей собственной судьбе. Этот человек - убийца, похититель и вор, и если вы не поможете нам в расследовании - пойдете на каторгу как его сообщница. Надеюсь, мы не выявим причастности вашей дочери к делу.

- Он не платил мне, я ни в чем не виновата, - тупо, но твердо повторила билетерша и заплакала.

- Подумайте, мадам Жири. Ваша судьба в ваших руках. От вас зависит, станете вы одной из жертв или е его сообщницей.

- Что?

- Подумайте хорошо, - Кандье вещал, словно священник. - Он обманул очень многих людей, включая директоров Гранд-Опера. Вы вдова, вам не с кем посоветоваться, он воспользовался вашей любовью к единственной дочери - что может быть естественнее? Вам только посочувствуют, и, может быть, даже пом огут, если вы дадите против него показания.

Во время этого плавного , убаюкивающего монолога, пожилая женщина беспомощно и растерянно обвела взглядом комиссара, следователя, и вновь повернулась к Эрику.

- Не знаю... - жалобно сказала она. - Не знаю я, какие показания надо давать! Ежели это Призрак -то он ничего мне плохого не сделал, ни разу! Я так благодарна ему! Он всегда был очень вежлив, давал мне на чай. Он позаботился о моей Мег. Я не знаю ничегошеньки плохого о Призраке.

- Хорошо, мадам Жири, - вкрадчиво кивнул следователь. - Значит, Призрак Оперы выражал... симпатию вашей дочери?

- Да, мсье! Он...

- Прекрасно, - перебил ее Мифруа. - А когда это началось, вы можете вспомнить?

- Что?

- Когда именно Призрак Оперы, как он себя называл, вступил впервые в контакт с вами? Сколько лет тогда было Мег?

- 10, мсье. Она занималась балетом уже 4 года к тому времени.

- Так. А что вы знаете о его отношениях с Кристиной Даэ?

Если бы в камере было темно, они бы все заметили, как изменился взгляд Эрика - золотые глаза на его мертвом лице.

Пока мадам Жири сбивчиво рассказывала об удивительном превращении Кристины, Призрак не отрывал от нее напряженного взгляда. Яркий свет словно бросал в наблюдателей его уродство - но все-таки что-то скрывал. Эрик был все так же неподвижен - только смотрел, и ждал, ждал... Сам не зная, чего - он почти инстинктивно потянулся к женщине, напомнившей ему о Кристине.

- Он угрожал когда-нибудь в вашем присутсвии мадемуазель Даэ?

- Никогда, мсье! - возразила с достоинством старая дама. - Он очень заботился о Кристине, куда сильнее, чем о Мег. Но они не занимались при мне.

- Что вы знаете о похищении?

У Эрика дрогнули губы. Во время рассказа - а знала мадам Жири все в основном из газет, он смотрел то на нее - с мольбой, то на Мифруа - с упреком. К счастью или несчастью этого никто не замечал. Все так привыкли к его апатии, что дальнейшее поразило их громом с ясного неба.

- Что вам известно об обстоятельствах смерти мадемуазель Даэ?

Мадам Жири заморгала, пытаясь понять.

И тут раздался почти что шепот - легкий и вибрирующий звук - от безысходной нежности, боли и страсти.

- Нет!

Как и в первый раз, Эрик очнулся при упоминании имени Кристины. Как и раньше - очень неожиданно для всех. Врач нахмурился, соображая....

- Что вы сказали? - взвизгнул Мифруа.

- Она... жива... Они оба...

Эрик закрыл глаза. Шепот возникал прямо в мыслях - не обрывками слов - большим страданием, тихой нежностью - словно мотылек бился в окно, оставляя золотистую пыльцу своих крыльев.

И где-то в глубине души каждый поверил - не поверить было нельзя, как себе... А на поверхности...

-Как вас зовут? !

- Вы.. знаете...

-Что такое?!

- Вам... должны были... Все рассказать.. Дарога... Ведь он рассказал...
Это было упреком - впервые. Мадам Жири уставилась на Эрика. В ее глазах появился подозрительный блеск.

Обоим чиновникам понадобилось время, чтобы преодолеть этот упрек внутри себя.

- Ваше настоящее имя Эрик?

Молчание. Призрак что-то пытался сказать, но не смог - до себя ему не было дела.

- Вы родились в Руане? Во Франции? Сколько вам лет?

- Зачем вам это? - внезапно прервал его пленник. И вновь поник.

- Вы правы, это не настолько важно. Перейдем к неотложным вопросам. Где вы спрятали похищенную Кристину Даэ?

- ... Нигде...

- Вы что, не понимаете, - вас обвиняют как минимум в трех убийствах! Где виконт де Шаньи?

- ... Не знаю...

- Вы бросили его в озеро?

- ... Он... жив...

- Как вы можете это доказать? У меня нет причин вам верить!

- Они... уехали... - ответил Эрик с такой тоской, что допрос на время прервался. - Я не знаю... Куда... Вместе, оба...

Мадам Жири тихо вытирала слезы.

- Как они решили уехать?

Пленник потерял сознание от истощения - так дорого ему стоил этот ответ.

Мадам Жири увели, еще раз посоветовав подумать на прощание. Эрика еще с четверть часа безуспешно пытали вопросами, потом за ним наконец-то закрылась дверь камеры.

Узник пришел в себя еще нескоро. Если бы зашли в его камеру с неярким светом, то можно было увидеть, как в чернильной темноте по его впалым щекам всю ночь до самого утра катились слезы.

А в кабинете не утихал спор.

- Так мы ничего не узнаем! - раздражался комиссар.

- А что с ним делать? Пытать?

- Он все-таки не сумасшедший.

- Что он рассказал - интересно, это может быть правдой?

- Насколько можно верить такому уроду? ..

- Да при чем тут уродство! Вы же знаете, у нас все невиновны!

- Нет, уродство на него повлияло - иначе и быть не могло! Не могло!

- Если все дело в этой женщине? Он ей явно симпатизирует.

- В прошлый раз, когда он заговорил, тоже шла речь о Кристине Даэ, - вмешался доктор.

В тот момент на его слова почти не обратили внимания, но сделанное им открытие к счастью или несчастью Эрика, очень хорошо запомнилось.

- Все к тому, что он любит эту девицу.

- Рауль де Шаньи - ее жених, он искал ее по всему театру после похищения, я говорил тогда с ним.

- И что тогда? Ревность? Хорошо, он виконта убил - а певица?

- А вы, мой дорогой, думаете, что такой урод нужен примадонне Гранд-Опера?

- То есть, вы думаете, что он отомстил?

- За оскорбление - да!

- Почемук оскорбление?

- Кому он нужен с таким лицом! Она же совсем молоденькая, могла перепугаться и наговорить ему лишнего.

- Очень просто!

- Тогда он лжет? И притворяется, что умирает?

- Ну, нет, - стоял на своем Бриан. - Я осматриваю его каждый день. Он на пределе истощения, живой скелет. Если прекратить искусственное кормлене, он умрет дня через 3. В таком состоянии физически невозможно притворяться - как нельзя бегать без ног. В нем словно нет живой крови - я совершенно уверен. Тут безнадежно.

- Ну хорошо, допустим. Он отвечает только на вопросы о певице.

- Вы ему верите?

- Я... Я не знаю. Если он лжет - с одной стороны все ясно.

- А с другой?

- Похоже, его не волнуют 2 других убийства. Я имею в виду братьев де Шаньи. Уж оправдывался бы во всех.

- Может, до них просто речь не дошла?

- Ну, нет, - заявил Кандье. - Его лично я раз 10 спрашивал - и про виконта, и про графа. Ему все равно. Он интересуется только Кристиной Даэ. И про виконта говорит только в связи с ней. Уехали , мол, вместе - и все.

- Вы правы...

- А что тогда?

- А тогда я не знаю - совсем непонятное что-то.

- Черт, ну и дело! Все есть, и свидетели - пол Парижа, и улики - и ничего непонятно!

- Так вы сомневаетесь?

- Мне это все не с чем сравнивать.

- Если он ее убил - то все понятно. А если он не лжет... То это что-то невероятное, свехъестественное.

- Призрачное.

- А вы не смейтесь. Только представьте, кем это надо быть, чтобы вот так пожертвовать собой?

- Вы начитались романов.

- А вы, похоже - бульварных газет.

- Потише! Надо не спорить, а решать, что со всем этим делать.

- Доктор, у него хватит сил говорить?

- Как вы его заставите? Устроите еще одну очную ставку? С кем?

- Надо подумать. Кого еще продвигал в Гранд-Опера наш Призрак?

- Придется еще раз всех опросить - мы мало знаем.

- До странности мало.

- Вот и займитесь сбором показаний, Кандье. Не мне вам напоминать, что весь Париж ждет завершения этого дела.

На еще одной очной ставке Призрака с мадам Жири от нее ничего, кроме слез не добились.

Кандье уже намеревался вызвать Перса и опять привезти в тюрьму Мег - когда увидел статью на первой полосе газеты.

Это было подробное, длинное интервью Мег Жири. Следователь побагровел от бешенства - все его подозрения относительно противной девчонки оправдались, но слишком поздно - маленькая притворщица его провела.

Мифруа пришел в неменьшую ярость: последовав примеру Перса, Мег не скрыла ничего. На странице "Ле Матэн" красовалась история ареста мадам Жири, обысков в Опере, грубое обращение солдат с самой Мег. Она расписала - как одна, ночью, шла через весь Париж - как ей было страшно и каких оскорблений она наслушалась.

Все это венчал рассказ о свидании с Призраком. Самые неприятные подробности -следы побоев, вверевки и кандалы, как узника трясли и били у нее на глазах. Мерзавка актриса и наглец-репортер постарались! Наверняка какой-нибудь дешевый писака, из тех, кто ищет сенсации за каждым углом.

Сгоряча Кандье хотел арестовать Мег - но это было бы глупо и ничего не исправило. Оставалось принять пощечину - и только проклинать наглую девку.

Прочитав эту же статью, Мег Жири оскалила острые зубки. Все получилось так, как она хотела. Она была не настолько наивной, и не ждала, что после этого немедлено выпустят хотя бы ее мать - но нанести им хоть один удар!... Она со злорадством представляла, как должен сейчас злиться этот толстый урод - как она про себя называла Кандье.

Торопливо, карандашом она нацарапала еще письмо. Чтобы отправить его, она позаимствовала наряд из костюмерной. Мег еще никогда не играла такую важную и ответственную роль. Все детство она провела у станка - для игр времени почти не оставалось. За один день она наверстала упущенное.

А потом- смеясь, показывала статью подругам из корлебалета. Девушки ахали, восхищались и возмущались жестоким обращением с Призраком и со старой безобидной билетершей, полушутя поздравляли Мег, что она теперь знаменитость. И почти каждая из них страстно мечтала оказаться на ее месте.

После захвата Призрака в Гранд-Опера образовалась ощутимая пустота. Дело было не столько и исчезновении ведущего сопрано, и не в том, что на место Кристины не хотела приходить ни одна сравнимая с ней певица. Эрик создал легенду, странную, сладкую и манящую жуть. Сама жизнь в театре приобретала привкус опасного приключения, возбуждающей авантюры. Кроме директоров, Эрик не вмешивался почти ни в чью жизнь. Присутствие таинственного существа словно делало краски ярче, а движения - быстрее, добавляло очарования в работу даже самых скромных билетерш и закрывальщиков дверей.

Эрик не обращал на это внимания - и очень бы удивился, узнав, как велико его влияние на персонал Оперы. Он хотел скрыться от людей в убежище - но не знал, что был необходим в Гранд-Опера.

Пока еще никто этого не высказал вслух - но у многих чувство заманчивого приключения сменилось разочарованием - и даже обидой. Все мы - немножечко дети в душе - и нам досадно, когда вдруг отнимают сказку.

Немного позже Кристина закрылась в своем номере чтобы без помех прочитать " Ле Матэн". Ее губы сжались в тонкую линию, а в глазах появилось какое-то странное напряжение.

Да. Очень хорошо. Все получилось почти так, как они хотели.

Письмо от Мег принесли поздно вечером. Кристина еле усидела за обеденным столом, когда разобрала кривые буквы.

А после лихорадочной бессонной ночи у нее родилось решение. Четкой цели у нее не было - Кристина даже сейчас не думала, куда могут ее привести эти поступки. Она почти боялась заглядывать в будущее, вдруг ставшее темным и неизвестным. Но решительно вступила в эту игру - и уходить назад было уже поздно. Будто ее смелость исходила не совсем от нее - о таком она еще недавно не могла даже подумать.

Но еще в это время - даже действуя, она колебалась. И не понимала до конца последствия своих действий. Даже когда попросила Мег в ответном письме как можно скорее узнать и сообщить Кристине адрес редакции " Ле Матэн".

Кристина отправила письмо - в глубине души донельзя удивленная своей собственной смелостью.

Днем пришло еще одно письмо из Парижа. Мадам Валериус многословно и туманно наставляла Кристину в ее новой жизни, поздравляла - желала счастья ей и ее милому мальчику. Имелся в виду, конечно, Рауль. Не менее бестолково старая дама писала о небесном ангеле, наставившем Кристину на путь. Девушка горько усмехнулась - ее бывшая воспитательница теперь казалась ребенком. Мадам Валериус была так далека от действительности, что даже не понимала происходящего. Кристина сомневалась, что ее названная мать знает о Призраке и обо всей буре событий. На какое-то время девушка даже позавидовала ей. Отвечать она не стала. Обманывать свою приемную мать Кристина не хотела, а сказать ей было нечего. Старая дама не волнуется за нее - это все, что было нужно знать.

Она подумала - и написала еще Персу. Пока без резкости - но уже надменно. Почему дарога лжет, прекрасно зная, что она жива?

Кристина ничего не могла сказать Раулю - и как могла избегала виконта.

Но в глубине души она чувствовала, что ее сдержанности надолго не хватит. Что-то должно было произойти - решительно и безысходно.

В это самое время Перс лежал на диване, уставившись невидящим взглядом в окно. За стеклом тихо роились снежинки.

Его раны на затылке и шее давно затянулись - но сейчас ныли, напоминали о себе пульсирующей мутной болью. Можно было приложить лед - но на это не хватило решимости, мысль о прикосновении холода вызвала дрожь. Звать Дариуса не хотелось. Не хотелось ничего - тело и мысли налились свинцовой тяжестью.

Дарога ненавидел весь мир, себя и навалившуюся на него тоску. Не на что другое сил не оставалось - все казалось невероятно бессмысленным. Изредка он смутно удивлялся - как вон те люди могут делать то, что делают? Зачем?... Он тупо и вяло лежал, отдаваясь заботам верного слуги.

На столике под окном среди кипы газет валялись письма Кристины - все, кроме одного нераспечатанные. Духу не хватило их читать.

Осторожный звонок в дверь - заставил его вздрогнуть - но дарога тут же погрузился в сой сон наяву. Дариус пошел открывать и бесшумно ступая вернулся.

- К вам пришел господин Кандье. Прикажете принять?

Дарога нетерпеливо дернул плечом. Слуга принял этот жест за приглашение и распахнул дверь.

- Входите, пожалуйста.

Следователь вошел и огляделся. Перс даже головы не повернул в его сторону.

Кандье не без удивления подвинул стул, сел. Вокруг сразу же сомкнулось молчание - давящее, как вода на глубине.

- Простите меня за вторжение, я вижу, что вы плохо себя чувствуете. Но мне необходимо с вами поговорить.

В глазах Перса промелькнуло выражение нетерпеливой скуки - он явно ждал, когда же собеседник наконец уйдет и оставит его в покое.
Кандье несколько неуверенно продолжал.

- К сожалению, я до сих пор не знаю вашего имени...

Он остановился, ожидая, что дарога представится ему. Но быстро понял, что и здесь ему не дождаться ответа.

- Вы уже дали подробные показания, мы благодарим вас за сотрудничество... Но мне нужно прояснить некоторые моменты.. Во-первых, когда вы общались с этим... Эриком, витконтом де Шаньи и Кристиной Даэ в последний раз?

Дарога медленно повернул свое пустое лицо - смотрел он куда-то мимо своего собеседника.

Не додавшись ответа и на этот раз, Кандье поморщился и прикусил губу от досады. С него хватало, что каждый допрос Призрака превращался в монолог, - а тут еще и впавший в транс дарога. Чертово дело! Чертов Призрак Оперы - с ним и правда проблем не меньше!

Подавив раздражение, следователь продолжал:

- Еще относительно 40 000 франков. Я думаю, они могут быть спрятаны в том самом доме на озере, о котором вы рассказывали...

Молчание. Потом Перс вяло проговорил:

- Что вам нужно?

Черт! И этот вечно переспрашивает! Околдовал всех этот Эрик, что ли!?

Вслух следователь сказал:

- Окажите мне большую услугу - проводите меня в дом на озере.

- Не надо, - глядя в потолок, уронил дарога.

Кандье был готов к отказу.

- Я понимаю, вам трудно туда возвращаться. Но уже нечего бояться - тот, кто угрожал вам, в тюрьме, - таким же тоном он убеждал мадам Жири дать показания против Призрака - мягко и вкрадчиво. - Мы пошлем сильный вооруженный отряд, я сам поведу людей, сам пойду вместе с вами.

- Не надо, - резко оборвал дарога. - Больше я никуда не пойду.

Кандье еще пытался его убедить, говорил о назначенной награде. Но все еще увещевания имели не больше успеха, чем со старой билетершей Оперы.

Перс с видимым усилием поднялся на ноги. Голова быля тяжелой и сильно кружилась.

- Послушайте. Я не хочу иметь ничего общего с этим делом. С меня достаточно. Больше ничего. Никогда. Вы меня понимаете?

- Конечно, мсье... Не знаю вашего имени...

- А какое вам дело до моего имени? Оставьте меня в покое и уходите прочь.

- Хорошо, я приду к вам когда вы поправитесь..

- Прочь отсюда.

Кандье еще пытался возраать, когда Перс приказал Дариусу проводить посетителя. Не сдержавшись, следователь изо всех сил хлопнул дверью и грубо накричал на кучера.

Он был обескуражен, растерян и взбешен.

В этом проклятом деле ничего ни от кого нельзя добиться!
Кандье медленно терял твердую почву полд ногами. Нечто подобное когда-то испытал Рауль - будучи пленником в зеркальной комнате Призрака Оперы. Ориентиры таяли, расплывались. То, что казалось незыблемым - трескалось как тонкий лед.

В дополнение ко всем неприятностям, связанным с Мег и Персом, Кандье пришлось еще и отвечать на ехидные вопросы журналистов. Комиссар был прав - Париж живо интересовался делом Призрака. А любой интерес нужно поддерживать свежими новостями - иначе он переходит в разочарование и угасает.

Оба чиновника прекрасно это понимали - и Кандье пришлось эти новые факты дать. Впрочем, Мег отчасти опередила его. Призрак и до ее душераздирающего рассказа был в центре внимания - а теперь он стал так знаменит, что кое-кто нагло потребовал поговорить с ним самим. Кандье увернулся - но по его спине прошел холодок. Сейчас выставлять напоказ Эрика было нельзя ни в коем случае. По крайней мере до тех пор пока он не раскается.

Это все было скользко и шатко -и становилось с каждым днем все труднее.

Дарога, выпроводив наконец Кандье, не испытал ничего, кроме полной подавленности. Ни страха, ни торжества, ни облегчения - только опустошение и накопившаяся всепронизывающая усталость.

- Господин, вам что -нибудь нужно? - почтительно, вполголоса спросил Дариус.

Перс взглянул на него с таким удивлением, словно задал этот вопрос сам себе.

- Нет. Я ничего не хочу, - отозвался он тусклым голосом. Смуглое лицо Перса в холодном свете казалось нездоровым. - Впрочем, нет. Я устал. Не могу заснуть. Накапай мне морфия.

- Да, господин, - Дариус низко поклонился и вышел.

Дарога ждал его с нетерпением. Скорее бы забыться, заснуть, хоть ненадолго выскользнуть из тяжелых лап опостылевшей жизни.

- Кристина, подожди! - возглас виконта вернул девушку с полдороги.

- Да?

- Я почти не вижу тебя, - он улыбался. - Давай поговорим.

У нее что-то сжалось внутри. Улыбнуться она не сумела. Первая мысль была об ее тайне.

- Давай, - Кристина очень старалась попасть ему в тон.

Она спустилась вниз в его номер словно входила в холодную воду.

Она так нервничала, что потребовалось довольно много времени чтобы понять - пока Рауля можно не опасаться. Страх и тревога сосредоточились в одной Кристине.

Глядя в глаза своего жениха, она почувствовала себя предательницей.

А он внезапно поднял ее на руки и закружил по комнате. В эту секунду торжествующей радости все тайны и призраки исчезли из ее памяти.

- Пусти меня! Ты же болен! Сумасшедший! - она впервые за очень долгое время искренне поцеловала Рауля.

- Уже нет! Я очень счастлив и совершенно здоров! Ты не будешь возиться с больным, обещаю!

Она взъерошила его волосы.

- Все равно сумасшедший.

- Конечно а кем еще можно быть рядом с тобой? - он не опускал восхищенного взгляда.

- Кристина, ты так изменилась.. Я даже не могу объяснить. .. В тебе что-то новое. Ты такая серьезная, решительная... Стремительная - словно все время летишь. Вот даже сейчас... Подожди меня, Кристина!

Сказано это было в шутку, но она переменилась в лице.

- Наверно, ты прав.

- Конечно! Я прав - и я очень счастлив - ты так сильно любишь меня! Я уже видел у тебя такой взгляд - ты так смотришь, когда слушаешь музыку.

Это была большая ошибка Рауля - но сейчас он ничего не заметил. В глазах виконта словно бы стоял радужный туман...

- Прости меня, Кристина.

- За что? - искренне удивилась девушка.

- Прости. Я был груб, накричал на тебя. Я тебя оскорбил. Я вижу, ты уже на меня не сердишься - но скажи, что ты меня простила.

- Я простила... - она сама не знала, правда ли это.

- Я заметил, ты все время чем-то занята. Это предсвадебные хлопоты?

Кристина похолодела.

- Возможно... - еле выдавила она.

Нет, все сказать ему вот здесь, сейчас - немыслимо, словно ударить по смеющемуся лицу... А почему бы ему не смеяться?..

Выйти сейчас из этой опасной игры? Или же предать - обоих так ее любивших?

В ушах прозучал голос Эрика - тогда он дрожал и срывался. "Ты можешь идти, ты свободна, Кристина..."

- Рауль, я никогда и не сердилась на тебя... Просто мне было... Обидно... Но я... Мы оба делаем ошибки ... Может случиться... Что уже я буду просить прощения...

- Что с тобой? Почему?

- Не знаю... Я тоже могу... ошибиться.. Если я... окажусь не такой идеальной, ты...

- Ты не можешь обидеть меня! Конечно, все, что угодно, Кристина! А теперь скажи, где ты хочешь венчаться? Наверно, здесь, где мы впервые встретились? Или в Париже?

Весь искрящийся беззаботностью день Кристину не покидало ощущение, что это - репетиция какой-то пьесы. Как будто все это - ненастоящее.

" Может быть, ты когда-нибудь меня поймешь. .. Если правда, что ты меня любишь..."

Все-таки трудно было уходить. Словно с теплого берега - в бурю.

У себя в номере Кристины вынула все вещи, которые взяла с собой, уезжая. Рядом со сценическим костюмом Маргариты, который она сохранила, лежало завернутое с носовой платок кольцо Эрика.

Развернув тонкий батист, она смотрела на гладкий золотой обруч, пока у нее не зарябило в глазах. А потом решительно надела на свою руку.

Еще раз перечитав бумаги, она спустилась вниз - чтобы отправить в Париж запечатанный конверт.

На нем стоял адрес: редакция " Ле Матэн".

Это было тем более страшно, что с того момента, как он услышал о Кристине, его апатия сменились страхом и острой тревогой. Эрика не волновала его собственная судьба - но невыразимо мучила болезнь Кристины.

Словно камертон, он отзывался всем своим существом только на одно известие. Эрик забывал временами, что но в тюрьме - и ждал, открывшись до последнего предела - любых, хоть каких-нибудь новостей о Кристине.

За обрывками слов о болезни могло скрываться что угодно - от обморока до смертельной опасности. Измученный Эрик представлял себе всякие ужасы. В этом он не отличался от всех влюбленных.

Пожалуй, это было самое худшее, что с ним могло произойти. Раньше он воспринимал все сквозь туман - униеиня, боль - это было как сон. А теперь он проснулся - от ужаса.

Он сознательно отвернулся от всего, что его окружало. Сейчас он бы мог под влиянием потрясения вернуться к жизни - но не захотел.

Единственный человек, кто заходил теперь в его камеру - был врач Бриан. Доктора не было в жуткий и трогательный момент пробуждения - но ему все рассказали подробно. Даже слишком подробно - когда на него налетел в коридоре сержант - задыхаясь, с перевернутым лицом, и принялся, ругаясь от волнения, рассказывать о невероятных способностях Эрика, Бриан решил , что тот не в себе.

Жандарм, напрочь забыв дисциплину, хватал врача за рукав, нес бессвязно всякую чушь.

- Мсье, а это теперь... Я не могу... Он... Я боюсь.... .... ..... Что теперь делать! И что, ...., теперь делать!?

- Оставьте меня в покое с вашими пьяными бреднями! Идите проспитесь! - Бриан резко оттолкнул его. - Как вы смеете? Я сам прослежу, чтобы вас наказали!

- Доктор, я вам правду говорю! Он может...

- Идите проспитесь, а потом уже поговорим!

Бриан заторопился по полутемному коридору. В кабинете его перехватил взбудораженный Кандье. На столе у него стояла фляжка с коньяком.

- Бриан, вот и вы наконец! Садитесь, я вам должен рассказать. Это что-то невероятное, небывалое! Слушайте!

По мере того, как Кандье раззказывал - более внятно, но так же взволнованно, как сержант, у Бриана отвисала челюсть.

- Этот... Как его... Ноде... - он был при этом?

- Да!

- Я его только что видел - и принял за пьяного. Невозможно поверить в то, что он рассказывал!

Кандье бросил быстрый взгляд на фляжку.

- Я выпил немного, чтоб прийти в себя... Мне - то вы верите?

- Вам - верю. Но это невероятно! Как может человек такое сотворить? Особенно... Вы говорите, буквально два слова?

- Да! У меня душа в пятки ушла, когда он вскочил, и крикнул - Кристина! Уф! До сих пор колени дрожат! - он снова отхлебнул из фляжки. По его движению Бриан понял - коньяка осталось больше половины, Кандье верит в то, что рассказывает. И он не пьян.

- Еще бы! Я теперь не знаю, что с ним делать! Может, и правда придушить его в камере! После проклятых статей - все поверят в естественные причины! - Он опять отпил из фляжки и вытер вспотевший лоб. - Как вы думаете, что делать?

Бриан был врачом и мысль об убийстве возмутила его.

- Я думаю, - процедил он ледяным тоном, - что вы не в себе. Если ваш заключенный безумен, то его безумия хватит на вас тоже, если вы не возьмете себя в руки.

Но в глубине души он был озадачен и даже напуган. Бриан знал Кандье давно. Следователь был рациональным человеком, впечатлительностью и богатой фантазией он не отличался. Его невероятному рассказу можно было верить - особенно, если кое-что сопоставить...

Мифруа был выбит из колеи еще сильнее. Слушая комиссара, который был еще более недоверчивым. чем его подчиненный, врач ощутил настоящий страх. Где-то в глубине души он был готов поверить чему угодно, если дело касалось Эрика.

Бриан сам испытал на себе определенное воздействие его голоса. До самой первой встречи врач с не мог представить, как Кристина могла добровольно к нему возвращаться. Только позднее, когда удалось несколько раз поговорить с Призраком, картина сложилась в его мозгу. В сущности, ничего не изменилось. Только воздействие намного сильнее - и все.

Бриан даже не мог представить себе механизм такого влияния.

Врачу пришлось вооружиться всем своим здравым смыслом, чтобы заставить себя войти в камеру Эрика.

Наверное, он и без того заметил бы неуловимую перемену в узнике - но сейчас врач был насторожен сверх меры. Призрак - тоже, и это бросилось Бриану в глаза. Врач обрадовался, что его сомнения в безумии Эрика оправдались - но очень скоро торжество побледнело. Такое добровольное отречение, солзнательное нежелание жить - в сочетании с тревогой и мучительной тоской... К чему все это может привести человека?..

Он еще больше, чем раньше, опасался за жизнь Эрика, и одновременно - боялся его самого.

Бриану было 43 года. Тюремным врачом он работал 9 лет. Случалось всякое - всего год назад его чуть не зарезал раненный в схватке вор, доктору приходилось иметь дело с буйнопомешанными. Но будь на месте связанного Эрика кто-то из этих людей - Бриан бы чувствовал себя увереннее. Такие случаи были привычными, никто иного от арестантов не ждал. Но Призрак, живой скелет с его странной и страшной силой...

С точки здравого смысла и медицинской науки это было невоможно. Но Бриан знал по опыту - случаются иногда невероятные вещи. Еще студентом он крепко запомнил, как на удивление всем, выздоровел молодой солдат с проломленным черепом - а ведь его собрались хоронить. Возникшее тогда уважение к скрытым силам человеческого организма осталось у него до сих пор.
Эрик превратил это уважение в страх.

Врач за ним наблюдал внимательнее, чем оба следователя, и без свойственной им неприязни. Он в какой-то степени понимал состояние узника. Из ощеломляющего инцидента он сделал вывод - Эрик каким-то образом напрямую передает окружающим свои эмоции. Вернее, Бриан это подозревал - и теперь убедился. Эрик заставлял всех страдать так же, как он. И не только страдать - если вспомнить Кристину. Бесспорно, сильная и очень любопытная личность. Очень!

"Приглашение в его личный ад," - хмуро размышлял врач, - Судя по тому, как напуган даже Мифруа - а уж он-то повидал всякое - это внезапные вспышки запредельной силы. Теперь я верю почти всему, что про него наговорили. Уверен, поговорив с ним полчаса можно выйти другним человеком. Конечно, если хватит сил это выдержать. Если?... В этом все дело. Получается испытание на прочность. Вроде инициации в некоторых племенах. Как там - пройти сквозь огонь?.. Не помню точно... Да и не надо... Он артист, и несчастный влюбленный, кроме еще всего прочего...Не имею ни малейшей охоты испытывать их на себе..."

Бриан понимал достаточно, чтобы соблюдать с Эриком крайнюю осторожность. Убийцу с ножом можно связать и выбить из руки оружие. А с этим?... Рот заткнуть? Допрашивать с завязанным ртом? Он представил эту картину и фыркнул. К тому же, Эрик чревовещатель...

По спине доктора пробежали мурашки. Получалось, что его разум - Бриан был уверен, что не выдержит прямого контакта с чувствами Призрака - зависит то этого странного ... человека, или призрака...

Ежедневно - игра в русскую рулетку. Лотерея.

У всех заключенных есть причина недолюбливать служащих тюрьмы. Если он в этом - капк остальные? И решит отомстить? В любой момент...

Интересно, можно ли от него защититься? Вряд ли - разве только убить, Кандье тут совершенно прав...

Бриан долго и очень тщательно, всесторонне обдумывал ситуацию. Только одно не пришло ему в голову: представить, в каково же приходится Эрику? Если соприкосновение в его чувствами может свести человека с ума - то как же должен страдать сам Призрак? И можно ли для него что-то сделать? Самый верный способ защиты от унижения и боли, которые в любой момент он может вернуть своим мучителям - каким-то образом облегчить его жизнь. Но это простое решение даже не пришло ему в голову.

Пока их опасения казались беспочвенными. Эрик был скорее покорным, чем агресссивным. Он даже не пытался отомстить или убежать, или хоть чем-то помочь себе. Например, заставить принести в его камеру хотя бы одеяло. Чего-то подобного ждали - со страхом, но совершенно напрасно. Это еще больше озадачивало того же Бриана. Эрику было все равно, живет он или нет. В его мыслях сейчас была только Кристина.

Если бы на него посмотрели внимательней, то заметили бы, что взгляд его золотых глаз стал умоляющим.

Это было и его силой, и слабостью. Железной цепью, державшей его средии живых, и единственным изъяном в его броне.

Совсредоточенная, серьезная Кристина молча собирала вещи. Она была еще бледна, но ее уже пеперполнило властное нетерпение. Кристина больше не могла тут оставаться. Перрос-Гирек был ее убежищем, а теперь стал тюрьмой. Она не могла понять, как могла оставаться тут так долго. В этом сонном, мертвящем покое. Что-то неназванное наполняло душу - так, как ветер наполняет парус..

Она ни на миг не забывала о трагедии - как можно забыть о собственной черной тени, которая все время рядом? - но она пережила потрясение. Тяжелый шок сменился жаждой действий -скорее, сейчас. Больше всего это переполнявшее ее стремление было похоже на вдохновение - как там, в Опере... Захватывающая переливами звуков волна...Кристина временами ловила себя на том, что напевает вполголоса.

Рауль больше не мешал ей.

Сначала, когда Кристина объявила о своем отъезде - виконт пришел в ярость и усьтроил сцену ревности. Девушка с непоколебимым спокойствием встретила самые дикие обвинения, только изредка пытаясь доказать их абсурдность. Рауль был поражен до такой степени, что замолчал от удивления.

Кристина этого почти не заметила. Виконт сначала обиделся, потом стал выпытывать - за что же так на него рассердилась невеста.

В ответ - безмерное изумление, и непонимание такой глубины, что Рауль до конца жизни не мог их забыть. Кристина не отвернулась от своего жениха - она просто смотрела мимо него. Сквозь него - на что-то непомерно важное. А он - теперь он не имел значения.

Это было обидно - больно, до глубины души. Но Рауль любил девушку - и пытался подавить в себе вспышки злобы и ревности. Это получалось не всегда. Виконт измучился от этого напряжения, от борьбы с самим собой - он не привык к такому.

Все чаще, когда он чувствовал себя особенно усталым, он просто наблюдал за Кристиной, пытаясь ее понять.

В такие моменты его удивление сменялось другими, более сложными чувствами.

Девушка была как сгусток ветра, полный сдержанной силы. Ее глаза словно летели вперед, туда, где было что-то ему недоступное. Рауль видел ее такой всего несколько раз - всегда на сцене, в Опере.

Это длилось 2 дня - и он, забыв обиду, иногда просто любовался Кристиной. Наблюдать за ней сейчас - почти то же, что слышать ее пение. Было невыносимо больно, что он, Рауль, оставался в стороне, что его невеста его не замечала. Он понимал, что их помолвка висит на волоске.

Но иногда - он забывал самолюбие. Такую Кристину он почти не знал - и мог любить ее еще сильнее. Он видел прекрасно - она счастлива - даже сквозь свой страх и обиду. Где-то глубоко в душе - счастлива. И ему хотелось - раз уж Кристина не может быть с ним рядом - пойти и самому стать рядом с ней.

Рауль все чаще поддавался ее влиянию, как когда-то она сама - влиянию Призрака...

Он боялся ее потерять - Кристина уже глубоко вошла в его жизнь.

Рауль пытался иногда удержаться, убеждая себя, что Кристина безумна - но эти странные чары как паутиной обволакивали его волю...

Рауль понял очень быстро - девушку ему не удержать. А потом -спросил сам у себя бессонной ночью - почему он так не хочет покидать Перрос-Гирек?

И не нашел ответа.

- Мы все равно не сможем скрываться, это бессмысленно, - повторяла Кристина.

Она собрала свои вещи - тщательно и все же нетерпеливо. А вечером, когда она изучала расписание поездов у камина, Рауль неожиданно для самого себя сказал ей:

- Ты права. Я поеду с тобой.

От неожиданности она выронила карандаш.

- Что?!

- Я намерен отправиться с тобой в Париж.

Кристина не сразу нашлась, что ответить. Почему-то такая перспектива ставила ее в тупик.

- Х..хорошо, Рауль. Я хочу уехать завтра дневным поездом.

- Я не могу так быстро, мне нужно еще несколько дней, - какое-то смутное, злое упрямство заставляло его задерживать Кристину в Перрос-Гиреке в противовес ее нетерпению.

Девушка немного смутилась.

- Рауль, ... Я не могу. Я договорилась, меня ждут в Париже.

- Кто ждет?! Я тебя не отпущу!

Минуты 3 она молчала в раздумьях.

- Нет, я не могу, - наконец сказала она твердо. - Прости - но это слишком важно. Я и так потеряла чересчур много времени. Я буду тебя ждать. Но я не могу оставаться тут больше. Не могу.

Кристина приняла решение. И Рауль отступил.

- Ладно! Тогда хотя бы поедем вечерним поездом!

- Хорошо.

Через час в гостинице поднялась суматоха. Виконт распоряжался укладкой своих вещей. Кристина поднялась к себе в комнату.

- Меня ждет мсье Риваль, - объяснила она утром, когда Рауль снова заговорил о неприличной поспешности. - Послезавтра я должна с ним встретиться.

- Это еще кто? - нахмурился виконт.

Кристина чуть усмехнулась его ревности.

- Он редактор, точнее, помощник редактора " Ле Матэн".

- Что?!

- Я должна дать ему интервью, - Кристина намеренно не обращала внимания на его тон. - Наверно, так даже лучше - если мы будем оба.

Рауля передернуло, но она просто размышляла вслух.

- Я сейчас же отправлю телеграмму.

Она легко вскочила и бросилась наверх за накидкой.

- Кристина, подожди! Зачем тебе это? Не надо, Кристина!

Виконт не побежал за ней. Девушка вернулась через час, разрумянившаяся и чуть возбужденная быстрой ходьбой.

- Все, - ее глаза искрились, губы чуть вздрагивали. - Мсье Риваль приедет как только сможет, если я в нем не ошиблась.

Виконт закусил губу. Он уже не помнил, когда видел свою невесту такой оживленной и радостно взволнованной.

Мысль о пронырливом газетчике, который неизвестно где с его невестой познакомился, была настолько неприятной Раулю, что он не решился даже ничего выяснить у Кристины. Начинать долгий тяелый разговор у виконат не было сил.

-Э..ээ... И когда он приедет? - довольно кисло спросил Рауль.

- Не знаю. Я пока не получила ответа. Пока ты соберешься - как раз он приедет. Время терять нельзя.

- Почему ты так торопишься?! - крикнул виконт ей в спину.

Этой ночью он почти не спал.

Утром Кристине принесли ответ - очень короткий: "выезжаю немедленно." Она ждала с явным нетерпением, вздрагивая при шуме колес каждого подъехавшего экипажа. Это стало невыносимым.

- Ты же знаешь, когда должен приехать поезд из Парижа, - неприязненно сказал Рауль. - Тот, кого ты ждешь с таким нетерпением скоро объявится.

- Да... Наверно...

- Кристина, а что ему нужно? Чего этот газетчик хочет от тебя?

- Что? А, я же тебе говорила - ему надо взять интервью. Написать обо мне и о тебе тоже.

- Зачем? - настаивал Рауль.

- Ну он же репортер! - Кристина не могла ему сказать, что вся эта суматоха -ради спасения Призрака.

Ее уклончивость только усилила подозрения виконта.

Кристина встретила приехавшего Риваля на крыльце. Она хотела расспросить журналиста об Эрике - но ей не дали. Виконт пожелал непременно присутствовать при беседе. Риваль смерил юношу взглядом.Видимо, он оценил ивконта по достоинству, потому что очень спокойно сказал:

- Как вам будет угодно, - и повернулся к Кристине, которая уже успела прийти в отчаяние.

Дальше все пошло еще хуже. Все надежды Кристины рушились. Про Эрика она ничего не узнала. Девушка очень долго и тщательно продумывала, что и как она скажет - но подготовленная речь сорвалась.

Присутствие Рауля спутало ей все карты. Кристина только намного позже спросила себя, почему она откровеннее говорит с журналистом, которого идет второй раз в жизни, чем с давним другом и женихом.

Виконт держался крайне высокомерно - впрочем, это можно было стерпеть. Но он все время вмешивался в разговор, перебивал Кристину, вставлял злобные замечания по адресу Призрака. Рауль все время старался быть в центре внимания - и через полчаса Кристина от ярости кусала губы в кровь, боясь кадую минуту сказать ему что-нибудь резкое.

Это не укрылось от внимательного взгляда репортера. Он очень быстро составил определенное мнение о Рауле де Шаньи - с людьми такого сорта от сталкивался почти ежедневно. Риваль только усмехался в свои бакенбарды, видя наивную и довольно бестолковую ревность виконта.

Он поздравлял себя, что не ошибся, предвидя ссору и разрыв между молодыми людьми. Ссора уже назревала - разрыв тоже был недалек. Риваль понимал, что если не сам он, как сейчас - то предлогом могла стать любая мелочь.

К Кристине, впрочем, он относился более уважительно - даже как к равной, смотрел на нее как на партнера в игре, а не марионетку. Он, пожалуй, искренне хотел бы ей помочь. А ссора и скандал в высшем свете и причастность к уголовному делу молодого аристократа были для Риваля чем-то вроде неожиданного выигрыша. Им не стоило пренебрегать...

Ей удалось лишь обменяться с ним несколькими взглядами. Когда Риваль вышел, вежливо поклонившись ей, и чуть иронично -виконту, девушка закрыла лицо руками.

- Рауль, ну зачем ты все это устроил?! - с горечью вырвалось у нее.

- Что устроил? Кристина, этот прощелыга, самозванец...

Она отвернулась. Около ее рта легла брезгливая складка бесконечной усталости. Девушка даже не стала спорить - просто отвернулась, и слушала, как он изливал на парижанина потоки своего негодования.

Потом поднялась, приняв решение.

- Рауль, хватит... - невольно в ее голосе прозвучало такое отвращение, что виконт поежился - словно ему за воротник попал снег.

-Ты уже закончил здесь свои дела? - спросила после паузы Кристина.

- Почти, - угрюмо сказал он.

- Хорошо. Я готова ехать. В любое время, и чем раньше, тем лучше.

Они разошлись по комнатам. У обоих было тяжело на душе.Кристина тревожилась о будущем - и Эрика, и своем собстввенном, Рауля приводило в ярость недавнее прошлое и вытекающее из него настоящее.

Наутро они выехали в Париж, совсем немного разминувшись с судебным приставом, приехавшим в Перрос-Гирек чтобы опознать обоих. Через час после их отъезда высокий человек с рыжими волосами представился полицейским и начал расспрашивать о молодых людях хозяйку гостиницы. Простодушная женщина немедленно узнала по портретам и виконта, и девушку - и бойко и многословно принялась рассказывать об очаровательной паре.

Девушки проговорили 3 часа. Кристина заставила свою подругу расссказать о том, что та видела в Шатле, наверно, 5 или 6 раз. Но девочке и самой хотелось выговориться.

Взволнованная и усталая Кристина не удержала слез.

- Я думала, что они его убили!

Мег в красках расписала жестокость жандармов, их обращение с Эриком, его страшное состояние. Потом то, о чем Кристина не могла знать из писем - о свидании Меги с матерью - мадам Жири все еще была под стражей. Кристина обещала познакомить девочку с Ривалем.

Когда пробило десять, Кристина с сожалением собралась уходить. Ей страшно хотелось остаться в Опере на ночь - тем более, что Мег сохранила почти все ее вещи. Темное, запыленное и притихшее здание - в этот вечер представления не было - казалось и жутковатым - и близким и почти родным . И все было пропитано присутствием Эрика - Призрак оставил невидимый след.

Но девушка понимала -ей не следует раздражать жениха. Конечно, Рауль узнает, если она не придет в отель в первый же вечер.

Обняв подругу на прощание, Кристина отправилась к себе, одновременно одумывая планы на завтра.

Утром она проснулась сразу, как от толчка. В ярком дневном свете изящество комнаты произвело на нее сильное впечатление - несколько минут Кристина просто разглядывала убранство номера.

Она вскочила с тем же нетерпением - как в детстве, когда спешила на праздник.

Сейчас - времени было мало, но очень много - возможностей, способов. Закалывая волосы, Кристина перебирала в уме -все, что она может сделать - и улыбалась своему отражению в зеркале.

С аппетитом позавтракав, она полной грудью вдохнула городской воздух, щурясь от яркого солнца. Что-то произошло с ней, она вспоминала свою недавнюю борьбу с собой - четко, но словно бы на расстоянии - как картину через стекло.

Сейчас она второй раз выздоровела - и соскучилась по любым мелочам. Идти, дышать свободно, думать ооб всем, переливаясь всеми красками настроения...Как будто снимешь темные очки - все восприятие обновилось, стало тоньше - как в первый раз в этом мире...

На Кристину оглядывались, невольно улыбались ей посторонние люди. Это радостное, удивленное внимание казалось естесвенным на улице, как раньше - на сцене. Изящная блондинка, одетая почти изысканно, привлекала к себе не столько красотой, сколько живостью, легкостью звонкого голоса и быстрых движений....

Кристина остановила экипаж и отправилась в редакцию " Ле Матэн".

Запертый в совершенно темной камере Эрик при всем желании не мог вести отсчет времени. Утром - а, может быть, вечером Призрака вырвал из дремоты более сильный, чем обычно, шум за дверями.

Тяжело топали жандармы, стуча прикладами об пол. Резкий, повелительный голос Кандье - это все было очень знакомо. Эрик невольно прислушался - полдная темнота и тишина сделали его восприятие еще тоньше.

- Это невозможно, он убийца, опасный преступник!

- Тем не менее, позвольте пройти! - ответил незнакомый мужской голос.

- Наш доктор не исключает, что он душевнобольной.

- Почему же тогда он в тюрьме, а не в больнице?

- Это не доказано.

- Значит, доказать - ваше дело, а я займусь моим.

- Вы не понимаете, это смертельно опасно! Я не могу вам позволить!

- Благодарю за заботу обо мне, но если все обстоит именно так, как описывают - то даже лев или тигр не опасен, если их связать таким образом.

- Я не могу пустить вас на верную смерть ! Он урод! Буйный сумасшедший!

- Большое спасибо за заботу обо мне, когда мне понадобится опекун, я немедленно извещу вас, - саркастически сказал незнакомец. - А теперь позвольте пройти!

Обе железные двери медленно, со скрипом отворились. Призрака ослепил свет маленькой керосиновой лампы, он зажмурился.

Жандармы поставили около его скамьи табурет, и ушли, громко топая. Дверь за ними закрылась. Прирзак остался наедине с незнакомцем.

Эрик чувствовал пристальное винмание неожиданного посетителя, и это его раздражало. В конце концов, чтобы избавиться от пристального взгляда, ему пришлось открыть глаза. Лапма стояла на полу, и незнкакомец был освещен куда сильнее, чем сам Призрак - того укрывала тень скамьи.

Это был совершенно седой человек высокого роста, атлетического сложения, с бледным лицом и пристальными темными глазами. Неяркий свет подчеркивал резкие складки у рта. Он был уже немолод и одет во все черное.

Эрик усмехнулся, заметив, что его визитер старается на него не смотреть.

- Здравствуйте, - очень вежливо сказал тот хорошо поставленным голосом.

Эрик молчал, раздосадованный тем, что прервалось его оцепенение. Он ждал с нетерпением, что седовласый устанет от его молчания и наконец уйдет.

- Мсье, если вы не хотите со мной говорить - это ваше право. Я прошу вас меня выслушать, а потом, если вы захотите, я уйду.

Он немного подождал.

- Мое имя Фелисьен Ренар, я адвокат, а как называют вас, мне известно.

Эрик, глаза которого угольками блестели в тени, только молча повернул голову к стене.

- Просите, я забыл - вам неловко, когда на вас смотрят. Маски, как вы привыкли у меня нет - пока возьмите вот это.

Он аккуратно закрыл тонким носовым платком лицо Эрика.

Только теперь Призрак Оперы пришел в себя настолько, чтобы обратить внимание на странного визитера. Он отбросил платок, приподняв голову, так как не мог подняться, и спросил:

- Зачем вам это?

Фелисьен Ренар мягко ответил:

- Я знаю, что вы привыкли закрывать лицо. Маску, конечно, у вас отняли.

Эрик опять не ответил.

- Вы по-прежнему не хотите со мной говорить. Откровенно говоря, я ожидал, что вы поинтересуетесь, от кого я это слышал.

- Можете не тратить время, - устало сказал Призрак. - Напишите, или скажите все, что вам приказали - мне все равно. А потом оставьте меня в покое.

- Мсье, - Ренар впервые посмотрел на пленника в упор. - Вы меня выгоняете, и, возможно, вы правы. Но мне никто ничего не приказывал - наоборот, меня просили вам помочь. Я настоял на том, чтобы прийти сюда без охраны.

Эрик молча шевельнул рукой так, чтобы зазвенела цепь.

- Принимаю и этот упрек, хотя наверняка я этого не мог знать. И считаю недопустимым такое обращение с вами.

Его голос звучал непривычно - без издевки и скрытого яда. Это было так странно, что Эрик не смог промолчать.

- Спасибо за доброту.

Адвокат промолчал, приходя в себя от хлестнувшего по нервам сарказма.

- Я вижу, вы мне не доверяете - вы и не должны. Особенно учитывая сколько вам пришлось перенести. Мне очень жаль, что мой визит неприятен для вас. Я повторяю, я прошу у вас только полчаса времени. Меня заставили прийти сюда особые обстоятельства... Мне будет о них говорить тяжело, но, может быть, тогды вы решите, что я отношусь к вам не так враждебно, как большинство. Мне кажется, я способен вас понять, мсье... Призрак. Если вы после моего рассказа сочтете нужным отказаться от защиты - я уйду. Даю вам слово - так же, как я дал слово помочь вам, если только смогу.

Эрик выслушал эти плавные фразы опытного оратора. Впрочем, вслушивался он не столько в слова, сколько в голос.

- Говорите, - уронил он.

- Спасибо. Я уже вам сказал, что мне не приказывали сюда прийти, и я никак не связан с комиссаром полиции. Меня разыскала одна дама, которую вы хорошо знаете. Она же убедила меня прийти сюда, и просила кое-что передать.

- Мадам де Шаньи? - безнадежно спросил Эрик.

Ренар в первый раз широко, от души, улыбнулся, покачал головой и мягко поправил:

- Мадемуазель Даэ.

Чуть лукавая улыбка адвоката показала, как много он знает - и понимает все значение своих слов для пленника.

Эрик онемел.

Защитник продолжал, так же мягко:

- Она недавно вернулась в Париж, специально чтобы помочь вам. Должен сказать, очаровательная и весьма решительная молодая особа, я вас могу поздравить. Она догадывалась, что сначала вы мне не поверите - после того, как с вами поступил ваш друг. То есть, если его можно так назвать. И после того, как с вами обращаются здесь. Мадемуазель Даэ просила передать вам одну вещь.

Он снял перчатку, и стянул со своего пальца хорошо знакомое кольцо.

- Простите, что я его надел, но я опасался обыска
.
Золотой обруч лег в раскрытую ладонь Эрика. Призрак Оперы до боли сжал пальцы - он узнал свой " свадебный подарок" Кристине.

Никакие слова не шли ему на ум.

Ренар, очевидно, или был на редкость чутким человеком, или просто хорошо понимал состояние пленника.

Пока Эрик ощупывал прозрачными пальцами кусочек золота, словно пытаясь убедить себя, что он настоящий, адвокат спросил:

- Кстати, я до сих пор не знаю, как мне вас называть? Мсье Ле Фантом? Призрак Оперы? Простите мое любопытство, но у вас когда-нибудь было имя?

- Эрик.

Ренар немного растерялся.

- Эрик, а дальше?.. Если вы сами не пожелаете, я не скажу никому. Как ваша фамилия?

В первый раз с того момента, как Кристина повернула бронзового скорпиона, Призраку захотелось улыбнуться.

- Просто Эрик. У меня нет фамилии. Она была, но я не помню - так ко мне никто не обращался. Я убежал из дома... Мне было, наверно, лет 5 или 6. Вам придется быть невежливым.

- Хорошо, - Ренар кивнул головой. - Эрик... Вы хотите, чтобы я вас защищал?

- Подождите, - встрпенулся Призрак с прежним тревожным недоверием. - Почему вы здесь? Почему вы откликнулись на просьбу Кристины? Я не ожидал, чтобы ко мне допустили защитника.

- Почему?

- Я прекрасно понимаю, что живым отсюда не выйду. Я так долго был... кошмаром, что меня просто необходимо приговорить. Желательно, убить публично - чтобы успокоить людей. Нормальных людей, тех, у кого есть свое лицо. Поэтому не важно, убивал я на самом деле, или нет. Важно, чтобы я публично умер. Я уверен, что суд надо мной станет представлением - и у меня будет одна роль. Моя действительная виновность или невиновность не имеет значения. У меня нет иллюзий - у меня больше вообще ничего нет. Еще несколько минут назад я этого ждал с нетерпением.

- А сейчас? - на Ренара произвело давящее впечатление такое полное отрешение от себя. Но он понимал - Эрик прав, если не во всем, то во многом. Вспоминал слезы Кристины и изо всех сил сопротивлялся этой угнетающей обреченности.

Эрик молча покатал между пальцами кольцо, потом надел его. Адвокат отметил, что Призрак надел кольцо на тот же палец, что и Кристина.

- А сейчас вы тоже мечтаете о смерти? - настаивал защитник.

- Как она вас нашла? Почему именно вас? - вопросом на вопрос потребовал Эрик.

Его слова задели какую-то глубоко затаенную струну. Властности, которая прозвучала в голосе, было почти невозможно противиться.

Ренар встал, его лицо сразу изменилось - стало строгим, замкнулось, точно обратилось внутрь себя. Какое-то время он молчал - почти скорбно, как в церкви. Эрик заметил, какими далекими стали глаза адвоката. Ренар явно боролся с собой. Потом принял решение, и далось оно ему нелегко.

- Мсье... Эрик, мы с вами в неравном положении. Я прошу вашего доверия, и знаю о вас очень много - от Перса и от мадмуазель Даэ, а вы обо мне - ничего... Я... слишком хорошо понимаю ваше недоверие... И чувствую, как вам нужно услышать... Мне очень тяжело вспоминать о том, что я расскажу вам... Вероятно, с другим человеком кроме Кристины Даэ и вас я бы говорить не смог... Но я знаю вашу сокровенную боль - будет только справедливо, если... Если вы узнаете обо мне...

Он замолк и стал мерить шагами камеру. Ренар сейчас прятал лицо не хуже Призрака. Но его выдавал сдавленный голос: Эрик понял, что его визитер почти плачет.

- Я большую часть жизни был счастливым человеком... Я родился здесь, в Париже, и провел почти всю жизнь здесь... Тихую, спокойную жизнь, я был увлечен работой. Мне вполне хватало моей работы, книг - одно время я увлекался биологией. Потом я женился - это было всем, чего я хотел, что мне было нужно.

23 года назад у меня родилась дочь Анриетта. Моя жена Клотильда умерла в родах... Она была единственной, кого я любил ... Ее и Анриетту... Девочка стала для меня всем...Она унаследовала от матери любовь к музыке, хороший голос... С самого детства она много занималась... Она окончила консерваторию, была такой красивой и счастливой...

Ренар замолк, чтобы перевести дыхание. Рассказ давался ему с трудом.

Эрик молча слушал - гораздо внимательнее, чем казалось на первый взгляд...

- Я помню до сих пор, она очень любила Фауста... Арию Маргариты - призыв ангелов... Чтобы услышать эту арию, я при шел в тот вечер в Оперу - когда вы похитили м-ль Даэ... Она пела так же вдохновенно - намного лучше, чем моя дочь, но Анриетта всегда была упорной... я даже боялся - откуда в ней столько решимости...

Когда моей дочери исполнилось 20 лет, она полюбила одного моряка - не хочу даже произносить его имя. Молодой лейтенант, красавец с блестящим будущим. Они обручились перед тем, как он отправился в кругосветное плавание. Свадьба должна была состояться почти сразу после его возвращения. Я был счастлив ее радостью, ее любовью...Анриетта хотела поразить жениха своими успехами, а я уже выбирал, какой дом куплю для них...

Он опять остановился. По судорожным вздохам Эрик понял, какими сверхчеловечкскими усилиями Ренар подавляет рыдания.

- А потом... Потом в дождливый день столкнулись два экипажа... Моя дочь, моя девочка только чудом осталась живых... Она была тяжело ранена. Я два месяца провел у ее постели - она была страшно изуродована, ослепла на один глаз , потеряла 3 пальца на правой руке... Что я почувствовал в тот момент, когда она настояла, чтобы сиделка дала ей зеркало!... Она потеряла сознание при виде того, во что она превратилась... Потом она не раз говорила, что ей лучше было умереть, чем стать...

Он посмотрел на поднявшего голову и ярко освещенного Эрика и слово не выговорилось.

- Я бы вырвал свое сердце, если б мог ей помочь - и стоял рядом, беспомощный, бесполезный... Она закричала - и потеряла сознание, а я...

Больше всего я мучился оттого, что для нее ничего не мог сделать..Ничего! Моя дочь, моя девочка корчилась от ужаса, которого не передать словами, а я... Она была в этом аду одна - я был рядом, но ничего не мог сделать, со своими утешениями был так же нужен , как дохлые мухи на подоконнике!

Когда Анриетта болела, я иногда заходил в церковь, заказывал мессы... Я не был всегда религоизным, но тогда был готово поверить во что угодно. Я смотрел в ее лицо, и ждал, ждал и молился. Я не верил, что бог может быть так чудовищно несправедлив - тот бог, которого прославляют за милосердие... Я адвокат, я сам был довольно известен.. Среди тех, кого я защищал не всегда были... невиновные, я часто добивался успеха... Если бы это случилось со мной, я бы понял, но она... Она никому не делала зла, никогда, она была такой доброй ко всем... У меня до сих пор живет собака - она подобрала щенка около дома, и я не смог его выгнать... У меня не укладывалось в голове, что бог может так несправедливо наказать... ее.. когда с нее впервые сняли бинты, я проклял этого бога... А потом перестал верить - когда мне сказали, что все так и останется...

Анриетта не могла первое время даже плакать... Я хотел сам изуродовать себя - но тогда я бы не мог ей помогать, быть ее единственной связью с миром. А потом... Я не знал, откуда она взяла силы - она стала вновь заниматься музыкой и выбросила из дома зеркала. Она занималась буквально день и ночь - чтобы вернуть себе свой голос, чтобы аккомпанировать себе без потерянных пальцев... Я не знаю, чего это ей стоило - но в конце концов у нее получилось. Она была очень счастлива... Я поражался - она радовалась каждой сыгранной ноте, забывала про свое лицо... И надеялась, надеялась...И любила...

Голос Ренара сорвался, он не сразу мог продолжать.

- А потом вернулся ее жених.. Его встретил я - в гавани... До него не дошли наши письма. Я пытался его подготовить, сказать - но успел только намекнуть на ее... болезнь, сказать все - у меня не получилось. Дома она позвала его из своей комнаты...

Увидев мою дочь, он закричал от ужаса... Я видел - и его глаза, и перевернутый взгляд Анриетты. Все, что преодолела она, поднялось в ее душе за секунду, я понял это... Она хотела к нему подойти, заговорить - но он оттолкнул ее - сильно, она чуть не упала, вырвался, с криком, чтобы она не приближалась к нему... У него лицо искривилось от брезгливости...Он был вне себя, почти в истерике, когда убегал и швырнул внизу обручальное кольцо...

Через 3 дня он снова пришел, и показал мне письмо Анриетты. Я не хотел его пускать, но она настояла - она хотела все знать, все выяснить - она всегда так хотела... Он поднялся наверх - они проговорили несколько часов. Никто не знает, о чем... Он вышел, вежливо попрощался со мной, отказался от приглашения на обед. Анриетта ничего мне не сказала. Я сам не понял... Она была спокойна, и я ни о чем не догадался, только надеялся, что ее жених преодолел шок, как когда-то она, совсем одна...

Она все скрыла. Пела весь тот вечер - как она тогда пела! Я никогда , до самой смерти не забуду ее голоса...

Он резко остановился, довольно долго мерил шагами камеру, избегая взгляда пленника. Все-таки у него было железное самообладание - вскоре он, пытаясь отвлечься, заговорил другим тоном.

- Я был в Опере - когда вы похитили м-ль Даэ. И впервые услышал со сцены, чтобы кто-то еще мог вложить в песню столько души. Тем более, профессиональная певица, которой платят. Я , наверно, заподозрил что-то - потому что иногода я закрывал глаза, и мне казалось, что я слышу Анриетту. На сцене любящая девушка, принимая ужасную казнь, уходила из этого жестокого мира, взывала к светлым духам, просила их унести ее с этой земли...

Если бы вы ее не похитили, я, наверно, все равно бы познакомился бы с Кристиной Даэ... Я еще не понимал, что тогда я заинтересовался ее судьбой - и вашей тоже, ведь это вы дали ей голос и вдохновение. Поэтому я сейчас пришел сюда...

Ренар преодолевая жестокую душевную муку, вернулся к своему рассказу.

- После того вечера, как ушел ее жених - точнее, на следующее утро Анриетта дождалась моего ухода. Она сверху, из окна своей комнаты следила за мной - она часто так делала, любила наблюдать за улицей, за тем миром, куда ей уже не было доступа... Потом она разбила стекло и перерезала осколком вены...

Ее нашла глупая горничная. Анриетта была еще жива, но без сознания. Врачи пытались ее спасти... Я узнал обо всем слишком поздно... Да и что я мог сделать?.. Она умерла через 2 часа - и так и не пришла в себя...

До сих пор не знаю, почему я этого подлеца не убил. Анриетта даже не оставила записки... Я его разыскал... Наверно, у меня не осталось сил ненавидеть...

Произошло это 2 года назад. Не понимаю, для чего живу я сам... 7 месяцев я пытался разделить этот ад с моей доерью - и я не смог ей помочь....То, что с ней случилось - так же несправедливо, как и с вами, так же жестоко... Она была для меня всем, всем...

Ренар, обесссилев, закрыл лицо руками. Он не плакал - просто сверхчеловеческим усилием глотал - и не мог проглотить комок в горле.

Эрик тихо сказал:

- Мне очень жаль.

Призрак Оперы этими тремя словами рванул адвоката за самое сердце, как умел он один. Но не смертельной тоской полного опустошения, - а неожиданным для него самого уважением и сочувствием другому человеку. Безмерного своего удивления он тоже не скрыл...

Эрик привык к своему одиночеству. Когда-то он мечтал - еще ребенком - что кто-то сумеет его полюбить и понять. Потом, натолкнувшись на страх и жестокость, он стал презирать себя за такие наивные мечты. Много лет он убеждал себя в том, что один - ему подобных нет, он не принадлежит к человеческому роду. Призрак Оперы почти бравировал своим одиночеством. Оно было причиной его многих поступков - в том числе, и жестоких. Трудно убивать только себе подобных.

Он защищался своим одиночеством от осуждения и невольного чувства вины - во время сладостных часов Мазендарана. Сотни раз он убеждал себя, что не сам строит от мира стену - просто люди отвергли его. Они, красивые, недоступные и очень часто глупые и жестокие существа. Это была его затаенная тоска - и своего рода темная гордость. И ни разу, за всю его жизнь, Эрика не посетила мысль, что кто-то еще может вдруг разделить его несчастье, что его ад способен еще кого-то принять. А особенно молодую девушку - он на секунду представил на ее месте Кристину... А сколько таких людей еще в Париже? Во Франции? В мире? ...

Лучше абсурд, чем меланхолия.

- Поверьте мне, вам не тягаться с фантазией современных журналистов, Эрик. Как бы вы не старались, ваши самые подробные признания поразили меня... Своей скромностью. Честное слово, я ждал чего-то более впечатляющего.

Ренар не лгал. То, о чем рассказал ему Призрак - и что его заставляло раскаиваться... По большому счету, ничего он особенного не совершил. Конечно, Бюке... Это во многом было несчастной случайностью. Опытный адвокат много раз слышал этот беспощадный и вымученно-бесстрастный тон. Девушка, на которую напал пьяный солдат - обезумев от ужаса, она ударила его камнем в в висок. Молодой кадет - тупой конец его рапиры сломался в фехтовальном зале, острие вонзилось в шею товарища, чьи родители, на беду, оказались очень богатыми...

Наверное , все эти люди - все-таки стали убийцами поневоле. Вот они - раскаивались и мучались. Они - а не вор, ради жемчужного ожерелья задушивший четырнадцатилетнюю девочку... И таких - как часто их не удавалось отстоять...

Призрак Оперы опять не мог найти мыслей и слов для ответа. Он был - поражен, ошеломлен, раздавлен - как засыпанный обвалом человек.

Ренар на этот раз читал его волнение - словно расстеленный газетный лист. Это было жестоко - защитник вел себя сейчас как обвинитель - он не давал Эрику покоя, добиваясь от него признания. Признания своей невиновности.

Господи, как же им легко манипулировать!

Ренар, так же, как Перс, как Кристина был поглощен и зачарован личностью Эрика. Чувствуя себя в лабиринте противоречий - он невольно задавался вопросом сейчас - неужели это все - касается только одного человека?

Юрист глубоко задумался и успокоился. Извиняться, как и философствовать - было некогда.

- Я ожидал... - тихо произнес Призрак.

- Чего?

- Рассказов... слухов обо мне... Статей...

- Я тоже - и я уже к ним привык! Еще ни разу не обошлось без уродливых преувеличений. Все, хоть немного необычное, окружено массой людей, которые мечтают его использовать - и выделиться. Эрик, вы же взрослый человек!
Неужели вы этого не понимаете?

По крайней мере, он пробил молчание.

- Чего вы хотите? - страдальчески прошептал Эрик.

- Чтобы вы выбрали. Вы покорно дадите себя убить - или за себя бороться. Вы в большой опасности - в какой-то мере вам нечего терять, Эрик. Так что выбирайте - или верная смерть для вящего торжества тех, кто вас мучил, вас предал и издевался над вами, или...

Он замолчал и только пожал плечами.

- Выбирайте - как когда-то выбирала Кристина.

Глаза Призрака вспыхнули. Ренар знал силу этого имени и этих слов.

- Будь вы свободны, вы бы сейчас задушили меня? Вы злитесь, Эрик? Вы сами не способны сделать то, чего требовали у любимой девушки? Вы ведь взвалили на нее тяжесть решения, и она выдержала. А вы сами? Вы сами не можете? Чесное слово, я ждал от вас большего. Вы мне казались сильнее!
- Зачем?... - дрожащим голосом, мучительно тихо выдохнул пленник. Его упрек как напильник по струнам продрал по нервам защитника.

- Затем, что я не люблю, когда меня используют как орудие для самоубийства! И еще одно вы запомните, Эрик - на кону не только ваша жизнь.

- Я не пытаюсь... вас использовать...

- Правда? - откровенно язвительно.

Призрак был очень подавлен.

- Я не пытаюсь... Мне безразлично, что будет со мной... Уже неважно - я почти мертвец...

Ренар в этом не сомневался - но сейчас, когда Эрик передал ему свои чувства - как он умел - защитник вышел из себя.

- Вы - может быть! Но есть еще кое-кто - вы еще не забыли? Есть девушка, которая приехала сюда ради вас, которая, как ни странно, не очень хочет вашей смерти. Она - по вашей милости - уже была на грани смерти. И она здесь - а вы? Вы - ее предадите? Заставите мучиться из-за вашей слабости?

Эрик раскрыл руку - с блестящим кольцом на ладони. Таким жестом, словно он боялся притронуться к крошечному кусочку золота.

- Если... Если она... плакала... обо мне... Если не хочет...Я готов... На все... любой ценой... - Эрик дрожал, как в лихорадке, голос обрывался на словах. В заблестевших слезах отразился желтый свет лампы.

- Я тогда... Я уже сделал выбор... - он закрыл глаза, падая в пропасть.

Ренар молчал - теперь он не мог отвечать. Любые слова были бы жестокими. Адвокат просто дал напряжению стихнуть.

Долгая пауза. Эрик весь растворился в знакомом ему ощущении - гладкое золотое кольцо на его сжатых пальцах. Ренар сам медленно приходил в себя. А потом почти громко сказал другим голосом:

- Я все понял. А теперь скажите мне настоящее имя Перса.

Оставив в камере ошеломленного Эрика, защитник, невзирая на сильную усталость, отправился прямо к Персу. Наравне с Раулем и Кристиной, дарога был самым важным свидетелем. Ренар по пути то и дело торопил кучера и выскочил из экипажа еще до того, как он полностью остановился.

Адвокат понимал, какой удачей для его подзащитного была разница в их показаниях - и не сомневался в Кристине. Ренар быстро и нетерпеливо застучал в дверь.

Спустя томительную паузу выглянул сощурившийся от яркого солнца Дариус.

- Господин... Фет-Али-Хан дома? - чуть запнувшись на непривычном имени спросил Ренар высокомерно.

Дариус поклонился.

- Как о вас доложить?

- Метр Фелисьен Ренар, адвокат.

Герцог или принц представились бы с такой же надменностью.

- Войдите и пододите здесь, мсье.

В ожидании слуги Ренар успел несколько раз посмотреть на часы и выстроить в уме подробную стратегию разговора. Перс явно ненавидел Призрака - но их отношения были давними и очень сложными...

Дверь как-то неохотно приоткрылась.

- В чем дело? - раздраженно спросил Ренар.

Сквозь почтительность на лице слуги пробивалась растерянность, смешанная со страхом. Опытный юрист сразу заметил это.

- Я спрашиваю, что произошло? - властно и нетерпеливо потребовал он. И когда ответ прозвучал - это стало для него меньшей неожиданностью, чем могло показаться.

- Сударь, я не знаю... Вы... наверное, пройдите, посмотрите...

Оттолкнув Дариуса, Ренар бросился внутрь.

В полутемной комнате были опущены шторы, и он не сразу заметил Перса. Дарога, одетый в просторный халат, лежал ничком на диване, уставившись открытыми глазами в пустой потолок.

- Что с вами? - неестественно громко окликнул юрист.

Фет-Али-Хан дышал тяжело и хрипло. Ренар наклонился, внимательно осмотрел низенький столик рядом, потом понюхал.

- Господин давно приказал мне уйти и оставить его в покое... Я постучал когда вы пришли... Господин не ответил...

В сущности, не имело значения - что там бессвязно рассказывал Дариус. Ренар не был врачом, но все-таки сумел понять причину.

- Это морфий, - устало сказал адвокат. - Отправляйтесь за врачом немедленно.

Вечером уже сгустились ранние сумерки и мостовая блестела от мелкого нерешительного дождя. Кристина ждала, стискивая пальцами тяжелый ключ. Временами ее била нервная дрожь. Она сидела у себя в номере, слабо освещенном единственной свечой. Шум, свет, нарядные оживленные люди, вечерние соблазны большого города казались ей сейчас неуместными, чем-то напоминая тот бал. Но все-таки она тосковала - и в глубине души спрашивала себя, сможет ли она еще вот так веселиться?..

- Мадмуазель Даэ, вас ждут внизу, - тихо постучала в дверь горничная. Кристина вскочила.

- Иду.

Сумрачный и серьезный Ренар издали кивнул ей головой.

- Здравствуйте, мсье. Вы?...

- Я взял фонарь, как вы просили.

Кристина ощупала в кармане ключ.

- Идемте, мсье.

Экипаж Ренара стоял рядом с уличным фонарем. Поднимаясь по ступеням, Кристина зацепилась краем платья и нагнулась, чтобы высвободить ткань. Адвокат поддержал ее под руку, девушка поблагодарила его машинальной улыбкой.

Навстречу им по другой стороне улицы ехала изящная карета с гербом на дверях. Когда Кристина и Ренар садились в экипаж, она не заметила - а он не обратил внимания на потрясенное лицо Рауля де Шаньи, выглянувшего из-за шелковых занавесок.

Молодой человек узнал свою невесту - и остолбенел. В его глазах, как на фотопластине, запечатлелся незнакомый человек, одетый во все черное - тот, кто увозил его Кристину. Движение кареты скрыло их от Рауля - только тогда он опомнился и заорал кучеру:

- Стой!

От гостиницы отъезжал фиакр, потребовалось довольно много времени, чтобы остановиться. Когда Рауль выпрыгнул на мостовую, Ренар и Кристина уже были далеко, еле видные в дымке дождя.

- Кристина!!!

Сердце Рауля словно заторопилось куда-то, вздрагивая от странной двойственной боли. То, что он видел, эхом застряло в памяти. Что-то тягостное, мучительное из прошлого...

- Осторожно, болван! - кто-то чуть не наткнулся на него.

Чей-то экипаж забрызгал грязью элегантный сюртук Рауля. Потеряв голову, он бросился в отель.

Глаза юноши застилали слезы , он ничего не видел вокруг себя - и сбил с ног какую-то даму в вечернем туалете. Она громко вскрикнула - голос почему-то остался в памяти.

От теплого воздуха и света у Рауля закружилась голова. Он несколько секунд осматривался - потом кинулся к стойке портье.

- Знаете меня? Я граф де Шаньи! - вопреки самому себе еще надеясь, крикнул он. - Мне нужна дама, которую я поселил у вас. Мне нужна Кристина Даэ. Срочно!

- Добрый вечер, господин граф, - низко поклонился ему слуга. Его неторопливая вежливость показалась Раулю издевательством. - Я очень сожалею, но мадмуазель Даэ уехала.

Это был конец. У него зазвенело в ушах.

- Когда? - перекрикивая чьи-то громкие ненужные голоса спросил он.

- Только что, господин граф. Вы должны были встретиться с ней в дверях.

Вот и все. Упал нож гильотины. Значит, это была она, и теперь говорить что-то, просить, узнавать - бесполезно. И ничего не вернуть -как нельзя уговорить пулю свернуть со своего смертельного пути.

Де Шаньи пришел в ярость.

- Сколько он тебе заплатил?

- Кто, господин граф? - глаза слуги полезли на лоб.

- Сколько? И кто он - этот негодяй, с кем она уехала? Почему ты ее отпустил?!

- Господин граф... Я не имею чести знать...

- Лжешь! - Рауль поднял руку, чтобы ударить слугу, но кто-то с силой схватил его за запястье.

- Что такое?

Перед ним стоял крепкий невысокий человек - в гражданском, но с военной выправкой. У него было резко очерченное обветренное лицо и густые рыжеватые бакенбарды. Ему могло быть лет 30 - могло быть больше 40. Светлые прищуренные глаза холодно и неприязненно изучали Рауля.

Молодой граф был не в том настроении, чтобы позволить какому-то незнакомцу прикасаться к себе. Он дернулся, но пальцы рыжеволосого человека были словно железными. Бессилие освободиться живо напомнило Раулю кандалы в подвале Эрика и привело графа в крайнее бешенство.

- Не смейте меня трогать! Кто вы такой, черт возьми?!

- Это вы кто такой, сударь! - зычный голос незнакомца прорезал шум. - И как вы посмели оскорбить мою жену?

Раулю не было дела до его слов - он даже не расслышал.

- Что вы себе позволяете? Как вы смеете ко мне прикасаться?!

Человек легко, как игрушку, развернул Рауля к себе и тряхнул за плечо.

- Вы сбили с ног мою жену и удрали, извольте объяснить ваше поведение, - отчеканил он.

У Рауля было чувство, что его разбудили посреди кошмара.

- Какая еще жена? В чем дело?!

Незнакомец еще сильнее его тряхнул - граф разглядел наконец в глубоком кресле плачущую женщину, и суетившихся вокруг нее служанок. Излишне говорить, что за ними уже наблюдал весь отель.

Властные манеры незнакомца еще сильнее взбесили молодого аристократа.
- Пуситите меня, черт бы вас подрал!! Мне нет дела до вашей жены, пусть убирается к дьяволу! С вами вместе!

Окажись тут журналист, он был бы счастлив отменным скандалом.

- Ты сбил с ног беременную женщину и еще смеешь ее оскорблять! Научись сперва себя вести, наглец!

Человек отшвырнул Рауля так, что тот упал бы, если б не ухватился за стойку.

Кто-то ахнул, еще кто-то вскрикнул. Между противниками бросились несколько человек.

Рыжеволосый незнакомец первым пришел в себя.

- Меня зовут Анри Дюкло, сударь, - презрительно отчеканил он. - А о вас я спрошу лакея. В ближайшее время к вам прибудут мои секунданты.

Он повернулся и ушел, словно печатая шаг. Рауль остался один, посреди шепота, в кольце чужих и любопытных лиц. Его ярость нашла себе выход - остались растерянность, стыд и смутное чувство нереальности происходящего.

Фелисьен Ренар осторожно шел за своей проводницей, стараясь держать фонарь ровнее. Здесь, под землей, непонятно откуда дул ветер, и вкрадчивые бесшумно тени метались вокруг.Островок желтоватого света дрожал в такт шагам.Было холодно. Где-то вдалеке размеренно и звонко капала вода.

Они подкрались к Опере бесшумно, как воры. Кристина, почти невидимая в своем черном платье, догло возилась, открывая тяжелым ключом толстую заржавленную решетку. Ренар чуть тронул девушку за плечо, желая помочь, но она отшатнулась. Наконец девушка со скрипом повернула решетку и подняла ключ на обеих ладонях, словно совершая некий ритуал.

- Как хорошо, что я его сохранила, - прошептала она звенящим шепотом. Ее лицо заострилось, прозрачные глаза блестели.

Кристина первая шагнула через порог, тщательно заперев решетку за собой.

- Идите за мной, осторожнее.

Ренар старался держать фонарь над ее головой. Он вполне доверял Кристине - но все-таки юристу было не по себе. За всю жизнь он повидал немало приключений, но лазать по пещерам, обустроенным таинственным гением ему еще не приходилось.

С первых шагов они точно оказались во сне. Была глубокая тишина, как ночью в цервки, движения людей отзывались в стенах слабым эхом. Без Кристины адвокат ни за что бы не нашел дорогу. Девушка казалась неуверенной, часто останавливалась, осматривалась, просила посветить в разных местах на стены - она искала видимые только ей метки.

Тишина вокруг сгущалась с каждым шагом. Казалась нелепой мысль, что еще четверть часа назад они были посреди шумного, суетливого города, в толпе людей.

Ренар буквально кожей ощущал всю массивность нависших над ними 17 этажей Гранд-Опера - как черепаха чувствует тяжесть панциря. Застоявшийся, жутковатый покой - и полная отчужденность он внешнего мира. Не этого ли всю жизнь искал Эрик?...

Из стен все чаще сочилась вода, они шли под уклон. Несколько капель попали за воротник Ренара, и он поежился от пронзительного холода.

Кристина остановилась так внезапно, что адвокат вздрогнул.

- Кажется, это здесь...

- Что?

- ...Сейчас... - девушка долго водила фонарем по стене, то наклоняясь, то поднимаясь на цыпочки.

- Помочь вам?.. - нерешительно предложил ее спутник.

Она стремительно обернулась, бледное лицо тускло светилось в темноте.

- Слышите?

Адвокат изо всех сил напряг слух. Что-то неясное, похожее на беспорядочный шепот.

Кристина подобрала край платья и почти побежала вперед.

- Осторожно, здесь ступени!

Это было очень вовремя, Ренар и так еле удержался на ногах, поскользнувшись на сыром камне.

То, что сначала показалось шепотом, на самом деле было плесом волн озера. Их тени отразились в зеркально черной воде.

- Помогите мне, мсье. Идите сюда, - метрах в 10 от него Кристина отвязывала легкую лодку.

Ренар с некоторой опаской шагнул внутрь суденышка.

Девушка трудилась над узлом тонкой веревки, привязанной к колышку на берегу.

- Не получается...

Распутать узел так и не удалось. Адвокату пришлось ножом перерезать веревку.

- Теперь надо плыть. Вперед - я укажу куда.

Короткий, негромкий приказ. Не то, чтоб властно - вряд ли она сама понимает - но зовет тебя, толкает вперед этим голосом... Что-то похожее он уже слышал раньше...

Кристина без малейшего страха забралась со своим фонарем на нос лодки. Ренар неуверенно взялся за весла. Темнота пульсировала кругом, становилась то угрожающей, то приветливой. Лодочка была крохотной, вряд ли она выдержала бы еще одного человека. У адвоката от непривычных усилий закружилась голова. Было очень неприятно плыть в этой чернильной воде, не видя - откуда и куда направляешься. Расстояния сразу же потерялись вдали.

Ренар отпустил весла и оглянулся на свою спутницу. Если кто не чувствовал страха - то это Кристина. Она стояла на коленях на скамье, касаясь пальцами борта лодки. Прозрачные глаза отражали желтый свет фонаря, растрепавшиеся волосы придавали ее лицу странное и диковатое напряжение. Неудержимый порыв и непоколебимая уверенность девушки отчасти передались Ренару - ему ничего не оставалось, как полностью довериться своей спутнице.

- Нам нужно еще плыть вперед.

Ренар молча повиновался, подумав про себя - хорошо, что в подземном озере не бывает ветров и течений, иначе бы их затея плохо кончилась.

- Скоро должна быть стена. Держитесь вдоль нее, там будет пристань.

Стена оказалась высоким сводом, сложенным из массивных глыб. Ренар направил лодку вдоль, как просила Кристина, внезапно ощутив, что они все-таки в замкнутом пространстве.

- Озеро глубокое? - спросил он, не узнав звучание собственного голоса.
- Не знаю, - пожала плечами Кристина. - Несколько метров, может быть, больше. Можете узнать у Эрика - это он сюда нырял, и строил эти стены тоже.

Ренар поразился - как спокойно она это сказала.

- Кстати, над нами высота метров 20 - я попросила однажды показать мне все озеро разом. Здесь есть система скрытого освещения.

Будто показывает ему свою комнату...

- А почему?...

Кристина угадала его мысль.

- Почему я сейчас не воспользовалась?

Ренар кивнул.

- Эрик не любит яркого света - это было только для меня. Я сначала боялась озера. Эрик для себя ни разу не воспользовался этой системой - а я даже не знаю, как ее включать.

- А если б знали - включили бы?

- Нет. - ответила очень серьезно Кристина. - Во-первых, это могут заметить. И потом, я не хочу ничего тут менять без него.

Ренар задумчиво кивнул.

Долгожданная пристань показалась, когда у него от непривычных усилий начали болеть плечи.

Несокрушимый массив свода внезапно прервался каменной, абсолютно ровной площадкой. Было похоже на просторную пещеру - геометрически четких пропорций. Несколько ступенек спускались к воде. Кристина поднялась - и фонарем осветила вделанное в стену железное кольцо.

- Привяжите лодку здесь, мсье.

- Что теперь?

Адвокат совершенно естественно исполнил распоряжение девушки, которая годилась ему в дочери.

- Подождите... Дайте я выйду первая...

Это оказалось нелегким делом - в гавани Эрика не было ни причальных столбов, ни перил. Было не за что держаться. Кристина, опершись рукой на верхнюю ступень, поднялась первой - и вместе с фонарем вошла в тень под нависшими сводами. Ренар с пятой или шестой попытки кое-как перебрался на пристань. Неуклюже - как он сам понимал, но здесь некому было над ним смеяться.

Кристина, сосредоточенно прикусив губу, рассматривала - скорее, изучала стену. Потом поставила фонарь на землю и обеими руками надавила на какой-то камень.

Раздался негромкий и неопределенный звук, потом тихий скрип. Прямо перед ними часть стены сдвинулась со своего места и скользнула сбок.

- Идемте, мсье, - не оборачиваясь позвала Кристина. Ренар вошел в проем - со всех сторон отгороженный кирпичными стенами. Даже с фонарем, он не мог разглядеть ничего, кроме бесконечной каменной кладки. Кристина пошарила справа от себя, нажала еще на что-то. Впереди повернулась на петлях еще часть стены.

В лицо Ренара пахнуло теплом. Он шагнул в темноту, невольно нагнувшись - и съежился, ощутив движение за спиной. Стена, пропустив их, закрылась.

Почти сразу где-то за его спиной вспыхнул слабый, но явственный свет, потом он стал ярче. Кристина зажгла 6 свечей в бронзовом тяжелом канделябре - уверенными, привычными движениями. Она чувствовала себя тут если не хозяйкой, то, по крайней мере, частым гостем.

Ренар был готов к чему угодно, но только не к тому, что возникло перед его глазами. Они стояли в маленькой прихожей, с обтянутыми бледно-желтым шелком стенами.Комната была уютной и изящной - а еще - совершенно обыденной. После черной ледяной на взгляд воды, после нависающих над головами сводов, теряющихся в липкой темноте - пушистый ковер, бронзовая ваза, мебель красного дерева. Адвокат острожно, словно боясь, что все рассыпется у него под ногами, прошел в другую комнату.

Там было то же самое - теплый, изящный комфорт - очень понятный и узнаваемый. Ренар не отказался бы посоветоваться с хозяином этого дома, когда выбирал обстановку для своего собственного.

Но было еще другое. С каждой минутой усиливалось странное чувство - его можно было назвать, наверное, ощущением убежища. Каким-то образом стало понятно - этот дом - внутри ограды, за надежными стенами крепости. Скрытое от всего мира святилище, неуязвимо, прочно защищенное. Замкнутое. Тихая пристань.

Ренар стоял, чувствуя боль в натруженных ладонях. Только теперь он начал понимать - не разумом, а всем своим существом - какого уединения искал Призрак Оперы.

- Мсье, что с вами? - позвала Кристина из соседней комнаты.

Ренар медленно двинулся на зов, озираясь - с самым откровенным любопытством.

Странный дом - принадлежал словно двум разным людям. Один - художник, фантазер и чудотворец, для кого так мало невозможного и нет смысла в условностях и привычках. Другой был мечтателем с хрупкой душой, хранящей память о простой человеческой жизни - и сознающим обреченность всех своих стремлений. И он берег обрывки этой жизни так, как берегут полотна Рембрандта или подлинные античные статуи.

- Метр...
Кристина Даэ наклонилась над пустым камином. Ренар узнал - по описанию Перса. Подсвечники, раковины, кораллы, тонкие кружевные салфетки.... Шкатулка с двумя филигранными фигурками... теми самыми... Жизнь или смерть...

Все выглядело так, словно хозяин вышел всего час назад.

Кристина, со странным выражением на лице - отрешенным, печальным и нежным - откинула крышку шкатулки.

- Как странно... - она ни к кому особенно не обращалась. - Такие маленькие... Теперь уже все равно...

Внезапно - адвокат даже вздрогнул - она одновременно повернула обе фигурки - резко и быстро. И склонилась, слушая.

- Вы с ума сошли?! - Ренар выхватил из рук Кристины шкатулку. - Вы просили, чтобы я помог вам покончить с собой?!

Скорпион и кузнечик вращались легко, словно стрелки часов.

- Нет... - протянула она, так же печально и нежно. - Они уже не опасны... Это все бесполезно теперь.

Кристина словно его не видела и Ренар встревожился. Он сильно сжал руку девушки - она стояла неподвижно, как сомнамбула.

- Мадмуазель! Мадмуазель! Кристина!

- Да?...

- Обясните мне, пожалуйста, почему здесь так тепло, раз уж вы так хорошо знаете этот дом? - Ренар хотел привлечь ее внимание.

С тем же странным взглядом девушка обернулась к нему.

- Хорошо. Эрик присоединил дом к системе калориферов Оперы. Не знаю, как он это сделал.Он очень любит... любил тепло, и хотел... Чтобы было все как у обычных людей.. Когда он пел, он так часто стоял у камина, смотрел в огонь, он...

Голос девушки задрожал, потом сорвался - она расплакалась на полуслове. Ренар вздохнул с облегчением - слезы были понятны и совершенно нормальны - особенно после такого напряжения.

- Успокойтесь, мадмуазель, не надо. Я сделаю все, что смогу.

Кристина вытерла слезы. Сейчас в ней не было ни тени властности.

- Я вам верю, мэтр. Надо спешить. Можете, если хотите, подождать меня здесь.

Любопытство победило, и Ренар последовал за ней, несмотря на усталость.

Дом оказался на удивление просторным.На стенах висели картины - благодаря которым остутствие окон было практически незаметно. Дальше адвокат узнал столовую - вполне обычную и человеческую. В конце концов он не сдержался:

- Не могу поверить, что мы сейчас в подвалах Оперы!

Кристина улыбнулась:

- Скажите это Эрику, метр. Ему будет очень приятно услышать это. Особенно от вас: вы человек.

Последняя фраза снова заставила Ренара насторожиться.

Кристина открыла ящик стола и спокойно достала оттуда маску.

- Подержите пока, мсье, - девушка протянула адвокату кусок черного шелка.

Ренар почему-то почти боялся прикоснуться к маске Эрика - кончики пальцев адвоката чуть вздрагивали. Кристина улыбнулась - очень нежно, печально и ласково.

- Нам нужно спешить.

- Что вы еще задумали?

Кристина только молча наклонила голову и открыла еще одну дверь.

Сразу же ее платье и силуэт будто растворились в глубокой, бархатной и беспросветной черноте. Только бестелесными пятнами выделялись руки и бледное лицо, да прозрачные глаза блестели, храня в себе давние слезы. Ренар как вкопанный остановился на пороге, узнав по описаниям спальню Эрика.

- Боже мой! - вырвалось у него.

Как только глаза привыкли к скудному свету, он увидел кроваво-красные ноты на черных стенах - жгучие и тревожащие. Почему-то подумал, что для замурованного сюда человека день гнева наступил уже очень давно.

Кристина поставила лампу на пюпитр встроенного в стену ограна - огромного и словно угрожающего, села - и неожиданно спокойно занялась разборкой бумаг. Ее уверенность отчасти передалась ее спутнику - Ренар решился войти. С чувством, что совершает нечто неподобающее, адвокат осмотрелся вокруг - и опустил глаза, увидев массивный темно-пурпурный гроб.

- Мадмуазель...

В душе Ренара нарастало что-то похожее на смущение и чувство вины перед Эриком. То, что они только что видели - не должен был видеть ни один человек. Кристину - Призрак любил безголядно, он сам открыл ей свой дом, а Ренар?..

- Мадмуазель?... - но она не откликнулась.

Адвокат стоял, чувствуя себя нежеланным гостем. Он - пришедший из внешнего мира, представитель рода человеческого. И сильно вздрогнул, представив, как должен страдать выставленный напоказ Призрак Оперы, как нужно ему - бежать, спрятаться здесь ото всех...

- Мадмуазель, зачем вы показали это? - на этот раз он положил руку на плечо Кристины, чтобы привлечь ее внимание.

Она подняла голову.

- Что?...

- Зачем вы привели меня сюда? Зачем вообще кому-то, кроме вас, видеть этот дом, эту комнату? У меня нет права быть здесь, поймите!

Кристины выслушала, ласково и печально. Словно монахиня давшая обет милосердия - вспомнилось ему вдруг. А когда заговорила - Ренару показалось, что она намного старше его.

- Мсье, вы правы. Но вы - его друг. Вы единственный, кто хочет его защитить. У вас есть такое право. И у меня тоже. Расскажите Эрику обо всем. И не бойтесь.

Каким-то материнским жестом она сжала его ладонь. И снова стала просматривать партитуры.

- Это..?

- "Торжествующий Дон Жуан".

Музыка, написанная кровью...

Кристина, вынув из кармана карандаш, начала переписывать ноты с листа. Ренар склонился над ее плечом - смотрел и пытался представить, как должна звучать эта музыка. Кристине было неудобно, и переписывание отняло довольно много времени.

- Готово - Эрик хорошо знает мой почерк.

Она еще немного подумала - и, отложив карандаш, откинула крышку.

Вот теперь адвокат испугался по-настоящему.

- Что вы делаете, не надо! Вас же услышат!

Она пальцами ласкала клавиши - и подняла голову резким жестом.

- Пусть! Пусть это все они слышат! Пусть будет... - эта тихая и
меланхоличная девушка внезапно захлебнулась ненавистью и неистовой силой. - Пусть будет...

Она не договорила, склонившись над нотами.

Долгий, глубокий, безнадежный стон - певучий, мелодичный голос. Вопль - неистово, в каком-то восторге страдания, когда все жжет огнем. Крылья - пронесут тебя над самой бездной, горящие и объятые пламенем...

У Ренара пресеклось дыхание, он вскинул руки - спрятаться, защититься от этого. Музыка настигала - она была где-то внутри, перемешанная с отчаянием и болью...Когда вторгается бесконечность - невозможно, нельзя, нельзя, одержимый ангелом - или демоном - не живой человек...

Ренар не выдержал.

- Прекратите! - с криком он ринулся вперед и сбросил руки девушки с клавиш. Остановился, тяжело дыша. Где-то внутри себя он очень удивился тишине.

- Не надо так, пожалуйста, ну не надо, нельзя... - он что-то бормотал, не понимая, что говорит. Лицо Ренара горело, на веки выдавились горячие слезы.

- Умоляю вас... - он упал, обессиленный, судорожно схватив рукой черную ткань.

Кристина почти не заметила его грубой выходки - но и дальше не стала играть. Застыла, закрыв глаза - слушая отзвуки внутри себя. Они оба сейчас не могли говорить. Ренар сполз на пол и спрятал в ладонях лицо.

Она все же опомнилась первая. Тщательно привела в порядок ноты, спрятав в кармане исписанный лист. Ренар поднял глаза - он плакал, и это не было стыдно.

Слова - любые слова были только жестокой издевкой. Они понимали друг друга без них. Кристина закрыла клавиатуру, Ренар тяжело встал на ноги.
Спокойный уют всего дома - теперь - казалось - так невозможно покинуть.

Было необходимо время - выйти вот так в Париж - это просто немыслимо. Кристина гладила рукой стол, шкатулки - медленно, временами замирая - словно слушая что-то открытое ей. Ренар рухнул в кресло, сжав руками виски. Его душа сейчас была обнажена - со всеми ранами, со всеми потерями... То, что каждый из нас так старательно вырабатывает в себе - было сломлено, тоже сорвана маска. Он не понимал пока, какой след оставило соприкосновение с таким запредельным отчаянием. Музыка Эрика не унесла его собственную жгучую скорбь - испелила все или очистила... Лучше всего были полная темнота и молчание. Ангел или же демон в аду?... Все равно... Дон Жуан торжествует...

Кристина - все видела, все понимала. Было пора уходить - они оставили за собой темноту.

В прихожей оба замешкались - было жаль покидать теплое и надежное убежище, идти в неведомую темноту. С каждым мгновением Ренар все лучше понимал Эрика.

Отчалить оказалось нелегко. Это потребовало пристального внимания и усилий и отвлекло их от душевных переживаний. Не привыкший к такой работе адвокат вынужден был сосредоточиться на веслах, которые тяжелели с каждой минутой. У Кристины хватило ума молчать. Она устроилась с фонарем на носу, и указывала путь больше жестами и междометиями, чем словами.

Понемногу возвращаясь в мир, Ренар с облегчением вздохнул, когда лодка стала задевать дно озера. Кристина сочувственно и чуть лукаво ему улыбнулась - и сама привязала к кольцу. Шли они тоже молча - за исключением коротких реплик " Сюда" или " Осторожно". Открывая решетку, Кристина предусмотрительно прислушалась к движениям на улице - и оправила свое платье.

Дождь прогнал с улицы Скриба прохожих, мостовая блестела от воды. Девушка съежилась, ее спутник поднял воротник.

- Давайте сюда... Так...

Опустившись на сидение экипажа, Кристина машинально попыталась стряхнуть воду с волос и одежды.

- В отель, - коротко приказал Ренар кучеру. Сгорбленная фигура тряхнула вожжи, и понурые лошади медленно двинулись. В окно кареты полосами падал свет уличных фонарей, мимо которых они проезжали.

Кристина очень обыденно и спокойно достала сложенный листок из кармана.

- Мсье, я прошу, завтра же передайте все это Эрику, вместе с маской, - простым и дружеским тоном попросила она.

Ренара сначала такая почти шокировала такая непринужденность - но как можно иначе обо всем говорить?..

- Конечно, - так же легко ответил он.

Пальцы чуть дрогнули, принимая листок - словно ноты могли обжечь руку.Он сунул чуть желтоватую бумагу во внутренний карман и долго чувствовал ее прикосновение.

- Вы обо всем расскажите ему, он поймет... Вы - тоже ведь понимаете, правда? Никто ни свете еще не слыхал этой музыки. И маска - это для него очень важно. Не могу объяснить - но он в маске другой...

- Не беспокойтесь, мадмуазель Даэ. Я все сделаю.

Ренар первым спрыгнул с подножки у почти безлюдного отеля. Кристина тоже не обратила внимания, что вокруг никого нет - кроме швейцара и нескольких ночных извозчиков. В полутемном вестибюле уже было тихо.

Заспанный и удивленный портье отдал девушке тяжелый ключ. Только сейчас Ренар отметил его удивление и поднял глаза на стенные часы - было около половины третьего. Ночи.

- Мадмуазель, идите спать, уже поздно. Мне тоже пора - честно говоря, я очень устал. И ничего не бойтесь - я все сделаю, обещаю вам.

- Да, правда... - Кристина тоже забыла о времени. - Большое спасибо вам, мсье Ренар. Это счастье, что вы оказались на нашем пути - я бы просто не сумела без вас. Вы уже спасли меня от отчаяния - и может быть, спасете ему жизнь. Спасибо - вы наш единственный друг, мы вам стольким обязаны!

Она порывисто сжала его ладонь.

- До завтра, мсье!

- До завтра, м-ль. Вы постарайтесь выспаться, и я тоже. Вам еще понадобятся силы. Завтра я заеду к вам - пообедаю здесь и вам все расскажу.

В этот момент откуда-то сбоку раздались аплодисменты - и хриплый издевательский смех. Девушка подняла глаза - и отпрянула, задохнувшись в испуге. Ренар обернулся - за его спиной, прислонившись к стене, стоял Рауль де Шаньи - и продолжал издевательски хохотать.

- Мадмуазель Даэ, как вы себя чувствуете?

Кристина очнулась.

- Что?... Никак... То есть, все в порядке. Приготовьте мне ванну - а потом я хотела бы позавтракать.

- Мадмуазель...

- А, правда, - она взглянула на письмо. - Вы - Жак?

- Да, мадмуазель.

- Скажите мсье Ренару... Что я вполне здорова и буду его ждать здесь, никуда не отлучаясь. Вы поняли?

- Да, мадмуазель, - поклонился слуга.

- Идите.

Посвежев после ванны, девушка ела с аппетитом, но рассеянно. Не верилось, что Рауль мог оскорбить совершенно незнакомую женщину. Почему он так вел себя с ней? У кого можно узнать ... ну хоть что-нибудь? Она сжимала кулаки, как никогда остро ощущая свое одиночество. Может быть, знает тот журналист, который приезжал к ней в Перрос?...

Как ни странно, Кристине ни разу не пришла в голову самая простая в этой ситуации мысль - поговорить с Раулем, или хотя бы написать ему. Она отдалилась от графа - медленно, постепенно ушло доверие - словно вода сквозь трещину, потускнела трепетная нежность, возникло из ниоткуда все чаще посещавшее Кристину одиночество. Там, в Опере, она могла поделиться с Мег, с мадам Валериус, она высказывала все, что ее волновало - невидимому Ангелу Музыки. А теперь... В ее тихое счастье с Раулем пришел непрошенным - чужак, высокомерный, ограниченный, холодный и занял место ее жениха. Когда и как это произошло?...

Она решительно отталкивала от себя мысль, что она тоже несправедлива к Раулю, что даже ни разу не попыталась всерьез вернуть утраченное понимание друг друга. Сейчас - чувствуя себя вновь заброшенной и бессильной, она бессознательно обвинила Рауля во всем. Кристина запуталась - так было проще.

Она даже сейчас могла бы увидеть все другими глазами - даже безобразную ночную сцену. Но девушка не допускала, что у Рауля могла быть веская причина ревновать. Вряд ли можно представить жениха, который отнесся бы спокойно к ее возвращению в отель глубокой ночью вместе с мужчиной. Будь рядом мать или опытная подруга, Кристина бы выслушала - и в этот момент, меряя шагами свой номер, еще могла бы рассудить по иному.

Пока охранники отпирали дверь, Ренар еле сдерживал нетерпение. Эрик зажмурился от света лампы. Они не обменялись ни словом, пока защитник пододвигал табурет и убавлял фитиль, как обычно - а жандармы гремели замками. Но Призрак не стал ждать вступительных фраз.

- У вас хорошие новости, мсье, - произнес он - не вопросительно, а с удивлением.

- Как вы узнали? - спросил Ренар, улыбаясь. - Я не уверен, можно ли это назвать новостями - но для вас это благоприятно.

- По звуку ваших шагов, по дыханию.

- Услышали?! - адвокат не это хотел обсуждать, но не смог удержаться.

- Да. За дверью странно отдается эхо и голоса, - Эрик тоже был в хорошем настроении, и Ренар это понял. Призрак не преодолел свою исступленную душевную боль - но словно бы от нее отвернулся.

Защитник прошелся по камере. Выбирая, с чего начать, он чувствовал себя крестной феей из детской сказки. Он и забыл, как приятно обладать властью - вот такой, властью делать хорошее...

- Ну, для начала - мадмуазель, которую мы оба знаем, просила меня передать вам вот это, - Ренар протянул пленнику маску.

Глаза Призрака странно заблестели в полутьме. Несколько секунд он ощупывал тонкими пальцами клочок плотного черного шелка, проверяя его, как слепой, потом опустил - и уставился на Ренара невидящим, далеким взглядом.

- Это правда, - полувопросительно сказал он. Как будто больше не мог найти слов.

Ренар кивнул, в который раз удивляясь чувствительности этого необыкновенного человека. Переполненная противоречиями и страстями душа вибрировала от малейшего прикосновения. Защитник молчал, чтоб не мешать ему.

- Если хотите, я вам помогу.

Руки, за которыми наблюдал адвокат, внезапно ослабели, поникли, но Эрик сдержал себя.

- Спасибо? - будто проверяя, как это слово звучит, и удивляясь сам себе - вправду ли он благодарит кого-то.

Ему по-прежнему мешали кандалы. Ренар одной рукой легко приподнял пленника. Он старался не смотреть внимательно, но все-таки чуть дрогнул от невольного отвращения, когда коснулся его лица.И часто гадал впоследствии - заметил ли Эрик его мгновенную слабость.

Призрак даже закрыл глаза, поправляя маску своими тонкими пальцами. Потом глубоко вздохнул - и, как показалось адвокату, улыбнулся под краем черного шелка. И поднял голову - уже другой человек.

Огоньками блеснули глаза, и сразу перед Ренар воскресли все рассказы и слухи о Призраке. Это был музыкант и волшебник, и хозяин подземной империи - даже в камере, и цепи больше не тяготили его. Он был в плену и несчастен, но Эрик словно намного стал сильнее, словно стал - таким, как он был.

Будто влили свежую кровь в его тело.

Ренар сперва даже отпрянул на мгновение.

- Спасибо...Мсье, - в голосе действительно была улыбка. Быть может, не радостная - но она была искренней.

А защитник не знал, как на это ответить. Просто - сидел и наблюдал за Эриком.

- Признаюсь, я опять в тупике, - надо было хоть что-то сказать. - Я не ожидал, что ваша маска для вас так... Так важна... Вы вспомнили, что вы Призрак, не так ли?

Эрик молча кивнул головой. Для этих разговоров было не время и не место, но Ренар не удержался:

- Вчера я тоже был в вашем доме. Я даже слышал вашу... вашу музыку. Я увидел очень много - только вот не могу понять, что... - и неожиданно для себя он добавил. - У вас очень уютно. Намного приятнее, чем в моем кабинете.

Призрак тоже не избежал ... замешательства? Смущения? Оба были выбиты из колеи. Словно говоря о доме коснулись чего-то глубоко затаенного.

Адвокат, торопясь вернуться на твердую почву уголовного процесса, извлек сложенный лист из жилетного кармана.

- Кристина, то есть, м-ль Даэ просила передать вам это.

Во взгляде Призрака был почти что осязаемый вопрос - словно он обо всем догадался. Неожиданно быстрым движением он выхватил бумагу из пальцев Ренара, развернул - и застыл. Эрик словно убеждал сам себя в том, что видит.

Он запел - тихо - но голос будто увеличился в объеме, заполнил камеру, обжег огнем - так, что камни и массивная дверь стали игрушечными, наполнил силой, испепелил...

- Не надо! - Адвокат вскочил, ударившись плечом о стену, рванулся, выхватив бумагу из рук Эрика. - Перестаньте, ради всего святого, не надо!

Он пришел в себя - и остановился, тяжело дыша, с искаженным лицом. Стало холодно.

- Простите, Эрик, - он медленно опустился на табурет. - Я ... прошу вас, простите - только не надо больше так петь. Вы что-то делаете с людьми вашей музыкой... Прошу вас, не надо - у меня не останется сил вести дальше судебный процесс. Возьмите - только не пойти больше... Не здесь... Не сейчас...

Чуть дрожащей рукой он отдал Призраку смятый лист партитуры.

Я не буду петь при вас, - после долгого молчания сказал Эрик, и сразу ясно было - он все видит и понимает. - Пока вы сами меня не попросите.

- Спасибо... Да, да, спасибо...

Снова молчание, достаточно долгое, чтобы его почувствовать.

- Мсье Ренар, это все... ваши новости?

Адвокат вздрогнул, выходя из транса. Призрак впервые задавал вопрос о внешнем мире и его делах.

- Нет, не все. Вы сможете при таком свете прочитать газетный лист?

- Да.

И Ренар протянул пленнику ту же самую статью, которую он отослал Кристине. Эрик легко поднял голову.Адвокат не видел его лица, но почувствовал напряжение внимания в остро блеснувших глазах. Он не ожидал, в сущности, ничего другого - но все-таки удивился, услышав переливчатый смех Призрака.

- Вы ненавидите Рауля, - полувопросительно сказал Ренар.

- Ненавидел. - Эрик немного помолчал. - Он словно дразнил меня... Олицетворял все то, чего я был лишен всю жизнь, то, к чему так стремился, завидовал... Я хотел смести его с дороги, этого наглеца-мальчишку, который явился - и сразу получил все. Он получил ее доверие - которого с таким трудом добился я! Кем он был - и чем заслуживал этого? Самое драгоценное, что только было у меня - стоило нарисоваться ему, с его проклятой красотой! Чем он это все заслужил - право спокойно ходить по улицам, говорить с людьми, смотреть на них, не вызывая отвращения? Чем он настолько выше меня?! Не он один, и я давно привык, но Кристина... Она так беззаботно улыбалась ему, клала голову на его плечо, а я... Я не имел права даже взять ее за руку - всегда был обречен наталкиваться, как на стену, на этот взгляд, полный ужаса, подозрения, брезгливости - чего угодно, кроме участия!

Этого я не мог вынести, я возненавидел его, а потом..

Я все понял - смирился с тем... Мне не дано вызвать участия, нежности - ни разу в жизни. Когда Кристина целовала меня в лоб, у меня голова кружилась, грудь разрывалась от восторга и боли - а ведь у вас, людей, это считается таким обычным! Я понял - он из другого мира, к которому принадлежит Кристина - хотя и не лучше меня. Я смирился - что он человек, а я нет, и никогда не буду, что бы ни делал! Никогда! Мне никогда не стать равным Кристине - я хотел отказаться и от борьбы, и от жизни, я так устал от бесплотных попыток. Будь я человеком - он не был бы выше меня, а так - я заранее побежден. И я пытался себе самому все объяснить и оправдать ее выбором...

- Вот скажите, - Эрик поднялся на своей жалкой постели. - Я всегда знал, сколько себя помню - это невозможно, я обречен - но я хотел, я стремился - чтобы мне так улыбались. Чтобы смотрели - таким добрым, беззаботным взглядом - Кристина так смотрит на всех, на свою подругу, на вас, даже на старика костюмера. У нее на всех найдется приветствие, ласковое слово, улыбка - кроме меня, меня одного! А я за это готов был продать душу дьволу! Все, что я делал, мне давалось легко - кроме самой несбыточной, самой простой среди людей надежды! Я больше не могу стремиться к невозможному. Я всю душу вложил, чтобы хоть кто-то - забыл о моем проклятом уродстве. Мне казалось, если я отдам голос, если вложу музыку в сердце такой талантливой девушки - я на минуту стану равным ей! Но невозможно! Сразу же появился он - он все украл, все разрушил, забрал себе ее голос и нежность! Почему? Чем, скажите, он это заслужил? За что ему досталось все - красота, уважение мира людей, внимание? И за что я наказан - с детства, с рождения? Почему я обречен - навечно, навсегда - быть не человеком?! Я не мог, я всю жизнь понимал свое проклятие - и молча его выносил, но сейчас?! Почему - он человек, а я - нет?!

Ренар безмолвно слушал - под ударами этого потока обвинений, вырвавшихся из глубины души Призрака. У него не было ни слов, ни даже чувств для ответа - как и всегда, Эрик провел по лабиринтам проклятья, натыкаясь и ломая крылья о неприступную преграду " никогда". Адвокат хорошо знал цену этому короткому слову. Вот так оставить - невозможно, чем-то утешить - немыслимо, нет утешений.

Только последняя фраза Призрака заставила его улыбнуться.

- Эрик, - Ренар положил руку на плечо узника. - Поверьте мне, вы человек. Вы сейчас сами это доказали. Вы родились, живете, дышите, ваше сердце бьется. Необычайный - да, но чтобы петь, Ангел Музыки должен вдохнуть воздух в легкие - точно так же, как я - для своей речи. Как Рауль, как Кристина - как все остальные. Знаете, что я сейчас услышал? В вашем рассказе - человеческая боль. И человеческие ревность и ненависть. Все это так понятно и естественно, каким бы живым мертвецом вы себя не считали! Вы - не буду вам лгать - обездолены самой природой - может быть, как никто из живущих. Но вы и вознаграждены - вы сами сказали, что во многом вы выше Рауля. Даже здесь, когда вы в тюрьме, а он в своем особняке. Я знаю, что такое - быть насвегда обреченным. Я обречен вспоминать мою дочь, которую я не смог спасти от страданий и смерти. Мое проклятие в другом - но оно тоже тяжело.

Ренар встал, отвернулся, прошелся по камере.

- Я любил ее - другой любовью, но так же сильно, как и вы - Кристину. Она была единственным - самым близким для меня человеком, и она умерла, она мучилась - а я был бессилен сделать для нее хоть что-то! Черт, возьми, Эрик, иногда я готов вам завидовать!

- Мне???!!!

Это слово было переполнено таким глубинным и безмерным удивлением, что оно отрезвило Ренара.

- Да, Эрик, именно вам! У вас есть одно преимущество - у вас есть время что-то изменить. Кристина... Мадмуазель Даэ в Перрос-Гиреке вспоминала вас - после бегства с влюбленным виконтом. Это она сама рассказала - и может написать вам. Эрик, вы живы - и жива ваша любимая. И даже оперный театр стоит - для вас еще ничего не закончилось! Я пришел к вам всего 6 недель назад - вы не желали даже на меня смотреть. А теперь? Вы поете, вы радуетесь, вы рассказываете мне о вашем страдании, о вашей ревности - черт возьми, разве вы не живете? Я хорошо знаком с... представителями рода человеческого - как вы их называете. Половина из них - всех, кто сейчас снаружи, за этими стенами - за десятилетия не испытали страстей такой силы, о каких вы рассказали мне!

А Призрак Оперы не знал ответа. Искал - и не находил, словно его исхлестал мощный ливень. Словно его неистовая боль близко соприкоснулась с другой, соизмеримой потерей. Словно представители рода людского в чем-то могли быть несчастней его - потому что Ренар был прав.

Адвокат все прекрасно заметил. И продолжил, спокойно прервав онемевшие мысли:

- Думаю, вам будет приятно - если один человек может понимать чувства другого - узнать подробно о моей встрече с мсье де Шаньи.. - он вынул серебряные часы, откинул крышку. - Ровно 14 часов назад. Об этом происшествии сейчас сплетничают многие... Представители рода людского. Вот и мне захотелось... Посплетничать с вами, мсье Эрик. Кажется, вы этот скандал оцените.

Он присел на шаткий тюремный табурет непринужденно, как на светском приеме. Эрик же был до такой степени раздавлен, что до сих пор не находил слов - как будто сразу потеряв свой голос.

Ренар продолжал настаивать:

- Так оцените - или я могу не утруждать себя, не тратить время на живого мертвеца?

Прошло много времени, прежде чем Призрак решился сказать:

- Хорошо, мсье, я прошу вас - расскажите.

Адвокат снова прошелся взад-вперед по камере, желая скрыть от узника усмешку - у него маски не было.

- Вчера вечером, точнее говоря, уже ночью, я привез мадмуазель Даэ в гостиницу...

Ренар не отказал в удовольствии ни Эрику, ни себе, в ярких красках описав скандальное поведение соперника.

Призрак Оперы слушал молча - но по его движениям чувствовалось - он едва сдерживает возбуждение и смех. Потом встревожился.

Отвечая на невысказанный вопрос, Ренар повторил:

- С мадмуазель Даэ все в порядке, ее осматривал врач. Она просто очень устала -и не ожидала встретить графа де Шаньи в такое время. С ней совершенно ничего серьезного - когда я оставил ее, она спала, врач отеля дал ей снотворного. Сейчас она, наверное, уже давно ждет меня.

- Вы ее оставили?

- Эрик, пощадите ее репутацию! И так она за последние полгода уже пятый или шестой раз становится героиней скандала - чтобы еще на виду у всех оставить ее ночью с посторонним мужчиной! Мне казалось, что вы ее любите.

- Простите, это было глупо.
- Убедившись, что ее припадок вызван обычным переутомлением, я, естественно, покинул отель. А утром отослал ей газету.

- Спасибо, мсье.

Странно - но непроницаемая маска не давала впечатления чего-то зловещего или таинственного. Наоборот, закрыв лицо, Эрик стал словно... Непринужденней, свободнее - более открытым и близким. Превратился в обаятельного собеседника. Будто и не в тюрьме находился.

- Рад был помочь, - под живым впечатлением от замеченной им перемены едва не поклонился Ренар. - А теперь я хотел бы кое-что выяснить.

- Постараюсь ответить на все ваши вопросы.

- Эрик, мы с вами еще не касались очень серьезного обвинения в ваш адрес. Я имею в виду прославивший вас на весь Париж вечер.

- Падение люстры? Я знал сам, что после этого в меня поверили.

- Да.

- Вы тоже меня обвиняете?

Ренар взъерошил свои седые волосы.

- Я адвокат. Обвинение - не мое дело, я уже об этом говорил. Я пока ничего здесь не знаю. Но в одном глубоко убежден - во-первых, все эти ужасы сильно преувеличены, а во-вторых, здесь нет такого человека, который имел бы право вас хоть в чем-то обвинять. То, что происходит - это фарс, представление в масштабах Парижа, здесь и намека нет на справедливый суд. И от этого я буду вас защищать - насколько в моих и ваших силах.

Эрик выслушал внимательно.

- Спасибо.

- Так что же? Я знаю, в тот вечер была паника, были раненые, и это тоже приписывают вам, но я думаю, эти люди сами передавили друг друга.

Призрак улыбнулся. Ренар совершенно спокойно добавил:

- Я в этом уверен - после спекталя, вернее, после его преждевременного конца, вы думали не о зрителях, а о Кристине Даэ, которую в первый раз позвали в свой дом.

- Да, - не сразу ответил Эрик. Адвокату его волнение показалось трогательным.

- Я думаю, вы не хотели убивать. Вы подстроили скандальный провал Карлотты, но не причинили ей никакого вреда.

- Да. Кроме прошлого, ничто не мешает ей выйти на сцену. Напрасно она кричала в газетах, что я лишил ее голоса - ее собственный голос невредим. К тому же, я ее предупреждал, и не раз.

- Вам не было дела до Карлотты - но вы хотели расчистить путь для Кристины Даэ. Вы без труда могли бы убить испанскую диву - это бы подчинило вам директоров еще быстрее.

- Да. Я не хотел никого убивать. Я не лгал тогда Персу - люстра упала сама. Крепления проржавели. Дебьенн и Полиньи не стали заниматься ремонтом перед своим уходом, а Ришар и Моншармен, видимо, просто не обратили внимания.

- Вы обратили? Эрик, мне придется доказывать каждое ваше слово. Я вам верю - уже объяснил, почему. Но многие враждебны к вам - а о падении вы явно знали заранее.

Призрак Оперы кивнул головой.

- Знал.

- Расскажите мне подробнее.

- Я потратил какое-то время и немало сил, когда готовился к этому вечеру. Карлотта не поверила моему письму, это было очевидно. Я ждал в гости Кристину, готовил для нее комнату - даже покупал цветы. И не мог позволить, чтобы ее так грубо отодвинули в сторону. После этого вечера все должны были поверить в Призрака Оперы! Я заранее рассчитал, как поступть с Карлоттой. Кроме этого, я подготавливал трюк для зала - сперва я хотел просто погасить свет, погрузить Оперу во тьму. Если бы они не испугались, из стен, с потолка, могла бы, например, политься кровь...Но действовать так ... примитивно я не собирался.

- Эрик! - бедностью воображения Ренар никогда не страдал, и даже поежился, представив такой спектакль. Призрак правильно понял его восклицание.

- Причинять вред людям или самому театру я не хотел - это был мой дом. Я знал давно, что крепления люстры ржавели, но не собирался вмешиваться. Проверяя освещение, я понял, что люстра вот-вот упадет. Справиться с Карлоттой было нетрудно, и я часто смотрел на потолок, опасаясь за Кристину. Может быть, волнение публики так отразилось, - но люстра упала именно в этот момент. Я заметил это первым - и воспользовался, чтобы напугать Ришара и Моншармена.

- То есть, это просто совпадение? - не удержался скептик адвокат, привыкший к оправданиям и уверткам клиентов. Эрик правильно понял его недоверчивость.

- В первый раз за столько лет, за всю свою жизнь здесь, в Опере, я позвал к себе человека... живого... Я открывал ей свой дом, свое убежище, свою тайну, себя. Я так боялся... И у меня кружилась голова от восторга... Я отдал Кристине самое лучшее, что было у меня - вдохновение, и готовился ей отдать свою жизнь, еще совсем немного.Пытался предугадать, предвидеть все...Она должна была понять, поверить... Только это и имело значение - Кристина... Вы не представляете - в первый раз принять гостя. У себя, в моем доме! Ее!.. Если бы вы знали, если бы я сумел объяснить!...

Эрик судорожно стиснул руки - совсем так, как описывал Перс. Очевидно, тот так хорошо знал Призрака, что изучил в подробностях его привычки. Но выяснять это было не время.

- Эрик, поймите же меня и вы! Я верю вам, я знаю, что вы мне не лжете! Но вам придется это доказывать, и доказывать тем, кто вас ненавидит или боится! Поймите же, вам придется их убедить!

Призрак кивнул, и довольно долго молчал.

- Если я правильно понял ваши законы, кто-то должен подтвердить мои слова?

Адвокат это отметил - ваши.Почитать ваши тотемы, чтобы не отрубил мне голову ваш верховный шаман.

- Да, Эрик. И вам придется к этому привыкнуть. Как и к тому, что в ваших словах будут сомневаться.

Призрак опустил глаза и довольно долго молчал. Наконец он решился.

- Хорошо.

Следующие полчаса Ренар выслушал подробнейшую лекцию об осветительной системе Оперы. Эрик рассказывал хорошо, но юрист почти сразу потерялся в совершенно чуждых ему механизмах и терминах. Призрак Оперы был очень терпелив, он давал самые простые разъяснения, даже по просьбе Ренара нарисовал в его блокноте несколько схем. И назвал имена.

У адвоката сложилось четкое впечатление, что Эрику было бы намного легче разобраться в тонкостях законодательства, чем самому Ренару - в устройстве театра.

Попрощавшись с узником, он вышел с гудящей от усталости головой, перебирая в уме полученные сведения. Он не ожидал такого, и впервые за долгое время адвокат чувствовал твердую почву под ногами. Теперь Ренар точно знал, что ему делать дальше, каким будет его следующий шаг.

Поглощенный своими планами, он машинально посторонился в коридоре, пропуская идущую навстречу девушку. Она обернулась, входя в кабинет - в скудном свете лицо показалось знакомым. Но его поразило другое - отчаянное и умоляющее выражение ее лица, страдальческий взгляд темных глаз. На секунду эта немая мольба даже заслонила перед ним образ Эрика.

Только садясь в экипаж - кучер подобрал вожжи, не ожидая приказаний - Ренар запоздало узнал Мег Жири.

Впечатление от мимолетной встречи тут же рассеялось. Ренар вернулся к разговору с Призраком, мысленно оттачивая каждую деталь, уже обдумывая, как же лучше подать это присяжным. Провести его в Оперу, наверное, поможет Кристина - если она уже пришла в себя...

Занятый вспыхнувшей надеждой и беспокойством о Кристине, Ренар совсем забыл о Мег Жири.

Слуга ждал его возле отеля, но Ренар отмахнулся. Девушку он обнаружил не сразу - спрятавшись за массивной колонной, она сидела за крошечным столиком. Когда Ренар подошел, Кристина с яростью, исказившей ее лицо, рвала на части лист бумаги. Не меньше дюжины бумажных комков валялись рядом.

- Мадмуазель...

- А, здравствуйте, - ее обрадовало его появление. Он пододвинул кресло и сел.

Кристина закусив губу обвела взглядом беспорядок вокруг.

- Как вы себя чувствуете, м-ль?

- Все хорошо... - растерянно отозвалась она.

- Я мог бы вам чем-то помочь? Что-то случилось?..

- Да... или нет... Я уже... 2 часа пытаюсь написать письмо... Подождите, мсье Ренар, пожалуйста.

Он поклонился. Кристина взяла перо, написала несколько слов своим аккуратным почерком школьницы, остановилась, склонив голову набок - и тут же скомкала и этот лист.

- Это невыносимо!

- Я могу спросить, кому вы пишете, м-ль?

- Что?... Да, конечно. Раулю.

Он все понял.

- И вы не можете ничего написать?

- Да! - по детски пожаловалась она. - Понимаете, совершенно ничего, я не могу ни слова найти.

Ренар не без труда спрятал улыбку.

- А что вы хотите ему сказать, м-ль? - мягко спросил он.

-??? - она немо уставилась на него.

- Вы собираетесь потребовать от него извинений?

- М-может быть... Но он так себя вел...

- Хотите извиниться сами?

- За что??? Ведь Рауль же меня оскорбил! Хотя я знаю, он не пьет, это из-за дуэли...

- Ну а что же тогда? Вы хотите ему все объяснить?

Она печально покачала головой.

- Что вы! Нет, он теперь ни за что не поверит. Не могу же я рассказать ему все... Ну, вы понимаете...

- Про Эрика?

- Да! Рауль правда думает... Что я с вами... Иначе мне придется обо всем рассказывать, а это невозможно.

- Почему? - мягко - и с чуть заметной иронией спросил Ренар.

- Не знаю! - выкрикнула она. - Невозможно, и все! Рауль все это поймет неправильно, будет нам всем только хуже. Он теперь граф, я боюсь.

Ренар помолчал, наблюдая за удрученной Кристиной.

- Вы разлюбили вашего жениха? - все так же мягко спросил он девушку.

- Никогда! - вспыхнув, она стиснула кулаки так возмущенно, словно он ее ударил.

Адвокат опустил глаза под яростным взглядом Кристины. Откровенным и трогательным непониманием самых обычных вещей она сейчас напоминала ему Эрика. Он накрыл ладонью ее руку.

- Мадмуазель, - медленно начал он. - Не надо так сердиться, я не сказал ничего оскорбительного. Сердцу не прикажешь, и самая честная девушка может разлюбить своего жениха. Вы оскорблены поведением графа, не доверяете ему и боитесь. У вас нет даже тени сомнения, что Рауль ваши желания не поймет - и никогда не примет. Вы ищете - и не можете найти слов, чтобы написать ему хото что-то. Похоже это на любовь?

Теперь Кристина опустила голову. Он с трудом мог поверить, что она это поняла только сейчас.

- Вы все знаете? - это не был вопрос.

- Не все - но я же не слепой! Вы меня удивляете. Я видел, как вы вчера испугались - и как вы сейчас равнодушны. Речь даже не о любви. Если бы дрался на дуэли я - вы бы нашли, что сказать мне?

- Конечно!

- А я ведь просто посторонний человек. Вспомните, как долго вы писали Эрику? Сколько черновиков изорвали? Сейчас вы задали работу горничной.

Она очень долго молчала. Ренару показалось даже, что ее глаза полны слез - он девушка так и не заплакала. Только задрожала ее рука на столе - очень бледная на этой темной поверхности. Он с беспокойством наблюдал за ней - ему хотелось утешить девушку.

Кристина закусила губу и совсем другим тоном спросила:

- Вы сейчас прямо из Шатле? Расскажите мне скорее про Эрика.

Они договорились встретиться на следующее утро, чтобы Кристина сопровождала Ренара в Оперу. Он не ошибся - девушка с полуслова угадала, о чем идет речь - даже по его путанным описаниям, и лично знала почти всех, кого упоминал Призрак.

У нее было странное чувство. Под давящим гнетом тревоги она была чего-то частью чего-то важного - и это что-то не могло без нее совершиться. От ее действий так много зависело - но это не были неуверенные шаги по трещащему льду. Как во время памятных уроков пения, она работала - была на своем месте, и была не одна. Странное, и приятное, необычное для нее ощущение - одновременно нетерпение и спокойствие - оно сидело глубоко внутри.

Кристина, в сущности, была счастлива сейчас. Она почувствовала свои реальные возможности - и твердую почву под ногами. После отчаянного метания последних месяцев это стало облегчением и бальзамом. Но как и раньше - она не видела дальше ближайщего будущего. Не представляла, к какой именно цели шла.

И она совершенно забыла Рауля. Ренар был совершенно прав, когда он улыбался - вымученные черновики и спокойный сон Кристины говорили сами за себя. Но как это нелепо ни казалось, в глазах общества Рауль имел на нее все права. Она опять была поглощена собой - новым пониманием и своим делом. И ей не пришло бы в голову без посторонней помощи, что разорвать эту помолвку было честнее, и во многом - милосерднее.

При всех своих недостатках, она не умела кривить душой - а разумом подчинялась общественному мнению. И не смогла бы долго притворяться. Где-то эта откровенная непосредственность граничила с жестокостью - где-то с наивностью. Она была плохой актрисой в жизни - но умела себя убеждать.

И теперь тщательно, годами взлелеянная привязанность к Раулю лишилась наполнения, стала просто пустой оболочкой. Более смелая девушка разрубила бы гордиев узел, а светская дама повела бы тонкую игру. Кристине тоже недоставало малейшего повода, чтобы разорвать эту странную связь. После возвращения в Париж она ни разу не пыталась выяснить - а любит ли ее Рауль, и насколько. Она сейча была в шаге от осознания - что это, в сущности, ее не волнует.

Это странное чувство уверенности еще усилилось, когда они приехали в театр.

Ренар правильно рассчитал, взяв Кристину в проводники по Опере. Девушку в театре любили - именно те, к кому хотел обратиться адвокат. Тихая, скромная, что было редкостью, она выгодно отличалась от большинства начинающих певичек. Свою приветливость она привезла из скандинавской деревушки, где почти каждый в округе - твой сосед или родственник. Многие жалели девушку за то, что она была сиротой.

Когда Кристина неожиданно превратилась в примадонну, отодвинув надменную испанку, весь незаметный закулисный люд воспринял это с удовлетворением - как свою победу. Девушка была своей, выросла здесь, и несла на себе неизгладимый отпечаток театра. И при этом сохранила манеры выпускницы монастырского пансиона - в ней не было ничего театрального.

Поэтому и встретили ее - как в провинции встречают друзей - приветливо и ничего от нее не скрывая. А Кристина за 4 месяца отсутствия не забыла ничего и никого. Она провела в Опере почти всю свою сознательную жизнь!

Улыбаясь и пожимая руки, Ренар тоже ощутил своеобразный колорит этой жизни. Если бы он пришел один, он бы ничего не добился. А другу маленькой Кристины можно было рассказать все - тем более, пожаловаться на невнимание директоров. Ренар побывал в знаменитой ложе, поднялся к механизму люстры - и даже будучи совершенно неопытным в сценическом искусстве убедился, что Эрик был прав. Весь механизм кое-как подлатали, исправили - но остались - трещины в стенах, ржавые детали, скрипящие колеса. Он снял перчатку, чтобы ощупать цепь - и потом долго оттирал руки носовым платком.

Адвокат собрал свидетельства нескольких человек - они согласились даже нотариально заверить свои показания. Пока он расспрашивал рабочих сцены, Кристина спустилась вниз, в свою бывшую комнату, заглянула в гримерную, в которой все началось. Там почти ничего не изменилось. Развязав ленты капора, она прижалась лбом к зеркалу и долго стояла, борясь с надвигавшимися на нее слезами.

В тот день в Опере было утреннее представление, и им вскоре пришлось уезжать. Кристина и Ренар ускользнули боковым ходом из театра - девушке почему-то казалось, что очень важно остаться назамеченными администрацией.

- Ну что, метр?

- Очень удачно, м-ль Даэ, - Ренар даже потер руки от удовольствия. - Пожалуй, это моя первая крупная победа во всем этом деле. Почти наверняка, от одного обвинения я Эрика защитить сумею. И это благодаря вам!

- Ну что - я... - Кристина была грустной и рассеянной.

- Нет -нет, неужели вы не понимаете? Если б не вы, я не не нашел этих людей, и они не стали бы мне доверять!

Кристина приостановилась.

- Неужели вы вправду думаете, что они это рассказали незнакомцу? Они приняли меня - только потому, что я ваш друг, я пришел вместе с вами.

- Очень хочется вам поверить, - она бледно и неуверенно улыбнулась.

Узкими проулками они вышли на уже знакомую улицу Скриба. Садясь в экипаж, Ренар подал руку Кристине - и в этот момент вспомнил.

- Мадмуазель Даэ, а вы не встретили в Опере вашу подругу?

- Мег? - она чуть подняла брови. - Нет. Ее нигде не было. А что случилось?

Ренар рассказал ей о встрече в коридорах тюрьмы, и о странном, отчаянном выражении лица балерины. Девушка удивилась еще больше.

- Что? А я даже о ней не спросила, - Кристина обернулась назад.

- Вы хотите вернуться?

Она колебалась несколько секунд.

- Н-нет. Я лучше напишу потом.

В желтом свете керосиновой лампы охранники нехотя возились с дверью. Ренар стоял рядом, скрестив руки на груди, и нетерпеливо ждал. Он отдавал себе отчет, что, как ни странно, надеется на помощь Эрика в этом беспримерном деле. Конечно, Призрак Оперы не знал законов, но его изобретательный ум уже подсказал адвокату верную идею. Ренар, потратив так много сил, чтобы уговорить пленника защищаться, ожидал теперь нового плодотворного сотрудничества.

- Ну быстрее, чего вы так возитесь.

Сержант покосился на него исподлобья, но ничего не сказал.

- Спасибо, - Ренар нагнулся, держа лампу на уровне глаз и ничего не видя.

- Эрик! - позвал он.

Призрак лежал на скамье с запрокинутым открытым лицом - как небрежно брошенная кукла. Глаза были закрыты - не светились. Еще ничего не понимая, Ренар нагнулся с фонарем в руке - и различил на полу какую-то темную липкую лужу.Кровь. Уже наполовину подсохшая.

Он отшатнулся и едва не вскрикнул.

Закусив губу, адвокат опустился на колени.

- Эрик! - еще раз позвал он.

Длинные волосы Призрака слиплись от крови. Освещенное близко, его лицо было еще омерзительней. Преодолев отвращение, Ренар снял перчатку и пощупал пульс. Кожа была холодной и странно податливой, но сердце билось.

- Эрик... Простите.

Адвокат вскочил на ноги, ударившись локтем о стену.

- Охр...

Новая мысль немо закрыла ему рот. Он осмотрел сжатые руки Призрака - правую руку Эрик прижимал к груди. С некоторым усилием Ренар вынул кольцо из стиснутых пальцев и держа его в кулаке, изо всех сил застучал в дверь.

- Врача сюда! На помощь! Немедленно!

- Что вы стоите? - крикнул он подбежавшим жандармам. - Я сказал, сюда врача, живее! Делайте что-нибудь, черт вас возьми!

Солдаты, ошеломленно переглядываясь, попятились назад.

- Э-э... Что?

Ренар провел рукой по голове Эрика и сунул окровавленную ладонь под нос сержанту.

- Вот что! - он схватил молодого солдата за шиворот и вытолкал его в коридор.

- Беги за врачом, я сказал! Быстрее!

Охраннник гулко протопал по коридору.

- А теперь - черт возьми, что здесь случилось? Кто на него напал?

Ренар сжал кулаки. Под взглядом его темных глаз жандармы невольно попятились назад.

- Э-э... Господин адвокат... эээ...

- Что? Отвечайте! - его ярость с каждой минутой увеличивалась.

Очень некстати сунулся в дверь рядовой.

- Без распоряжения господина комиссара доктор никуда не пойдет...

- Будь все проклято! - Ренар оттолкнул охранника с дороги и почти бегом бросился по коридору. Он не взял в собой лампы и по пути натолкнулся на следователя.

- Мсье Ренар! - с деланным удивлением протянул тот. - Куда же вы так спешите? Осторожнее!

В одно мгновение адвокат успокоился.

- Простите, господин следователь, - иронически поклонился он. - Я вас и не узнал в темноте.

- Я слышал, тут какой-то переполох, - продолжал Кандье. - Я вашим...гм, подзащитным как всегда, что-то стряслось.

- А вы не слышали? - Ренар не собирался скрывать своих сомнений в правдивости этого утверждения.

- Представьте себе, господин адвокат, не все вертится около вашего... заключенного.

Это был открытый вызов. И Ренар его принял.

- Не все, но многое... Ну, довольно, Кандье, - он резко сменил тон. - Кто отдал приказ избить Эрика до полусмерти?

- Вы что, допрашиваете меня? - возмутился следователь.

Адвокат скрестил руки на груди.

- Нет. Пока нет. Но я хочу знать, кто это сделал? По чьему приказу?

Кандье внезпано вышел из себя.

- Я думаю, что никто никого не избивал, и вы как всегда делаете из мухи слона - ваша любимая тактика. Еще с тех времен, когда вы в деле Ранье представили порванный кошелек как полное разорение. Оставьте меня в покое, Ренар. Вы снова намерены поднять шум? Прекрасно, но меня в ваших играх вы использовать не сможете! Честь имею!

Защитник загородил ему дорогу.

- Пойдите, убедитесь своими глазами, как сильно я преувеличил! Не бойтесь испачкать в крови ваши начищенные ботинки. Я вчера передал Эрику маску - теперь кто-то ее отнял, а он сам лежит с пробитой головой. Да еще ваши люди заявили, что не могут позвать врача без распоряжения комиссара. Мифруа здесь?

- Мои люди, как вы изволили выразиться - служители закона, не забывайтесь!

- Спорить о том, насколько законно избивать связанного, мы будем позже. Сейчас важно привести врача. Вы можете отдать распоряжение?

- Ренар, мне сейчас не до вас. И нет дела до вашего урода.

Защитник сжал кулаки.

- Я сказал - отдайте распоряжение. Если Эрик умрет, я вас не оставлю в покое. Вам намного проще позвать доктора. Если вы оставите его без помощи, я позабочусь, чтобы вас обвинили в убийстве. И Мифруа -тоже.

Ренар почти втащил Кандье в камеру, где у входа толпились жандармы.

- Дайте свет! - властно распорядился защитник. - Ну?

Кандье посмотрел, отпрянул, пощупал зачем-то кровь на полу.

- Ч-черт! А, ч-черт!

Адвокат сжал в кармане кольцо Эрика.

- Не прикасайтесь к нему пока. Я пойду к комиссару.

Уже за спиной он услышал, как следователь резким голосом втолковывал сержанту, где надо искать врача.

Ренар рывком распахнул дверь кабинета Мифруа. Тот вскочил.

- Метр, что вы себе позволяете?

- Что себе позволяют ваши люди, комиссар?

Мифруа побагровел. Ренар в нескольких словах обрисовал перед ним ситуацию.

- Вот как? - неожиданно успокоился тот. Адвокат насторожился.

- В чем дело?

- Могу вас успокоить, метр - это я приказал отнять у преступника маску.

- Что?!

- Солдаты немного перестарались, судя по всему. И не делайте из этого трагедии.

- Скажите это Эрику, - Ренар был готов к чему-то подобному и поэтому сохранил самообладание.

- Я не намерен объясняться с убийцей.

- Не сомневаюсь. Я пришел не за этим. Комиссар, ваши люди настолько "перестарались", что мой подзащитный сейчас лежит с пробитой головой.

- Это еще что такое?

- Можете удостовериться сами, или спросить у вашего следователя, - сухо ответил Ренар. - Повторяю, я пришел не за этим. Мне заявили, что якобы без ваших распоряжений не могут позвать врача.

- Разумеется! Этого требуют...

- Так отдайте приказ, - прервал монолог комиссара Ренар. - Быстрее.

- Не торопитесь так, метр!

- Я повторю, если до сих пор вы не поняли. Эрик может умереть - и как мне говорили, вы не первый раз допускаете подобное.

- Я не потерплю сопротивления или неуважения к закону. Еще следует дознаться, откуда он взял эту маску, - Мифруа буравил адвоката взглядом.

Ренар скрестил руки на груди.

- Я вас избавлю от хлопот. Маску Эрику передал я.

- Вы?! - комиссар был явно ошеломлен таким откровенным признанием.

- Да, совершенно верно.

- Вы позволили...

- Поговорим об этом потом. Речь сейчас идет о жизни человека. И о том, как вам избежать обвинения в убийстве.

- Что?!

- Если Эрик сейчас умрет, то только потому, что вы намеренно оставляете его без помощи. Маска - это вопрос спорный, но ваши люди избивают его не впервые. И странно, о каком сопротивлении или буйном поведении может идти речь, если он связан. Причем много дней - это заметно. Убийство не сойдет вам с рук, комиссар.

- Не докажете, - выплюнул Мифруа.

- Посмотрим, - они меряли друг друга взглядами. В лице Ренара было что-то, напоминающее, что лучше не доводить человека до крайности - а еще - что комиссару совсем не нужна смерть знаменитого Призрака - здесь, в тюрьме, а не на эшафоте. И он сдался. И позвонил в колокольчик.

- Вызовите сюда Бриана, - сказал он вбежавшему слуге. - Скажите ему, что у нас раненый. Пусть возьмет инструменты.

Если не подробности, то причины случившегося скандала были понятны. Адвокат составил довольно точную картину из отдельных, брошенных в спешке слов, а позднее он подкупил молодого солдата.

Рано утром, около 7 часов, Эрику как обычно принесли еду. Очевидно, он всю ночь думал над словами защитника, и жандармы застали его еще спящим. Это случалось не часто - пленника будил шум шагов в коридоре и скрежет открываемых замков. Кто-то из охранников обратил внимание на маску - и забеспокоился. Не то, чтобы она не стала для них же самих облегчением - но это не было разрешено.

Они сперва потребовали маску у Эрика, пробовали ему угрожать. У него осталось единственное оружие - голос. Призрак употребил все свои способности чревовещания, и на какое-то время окружил себя броней панического ужаса. Этому еще способствовала его зловещая репутация. Почти четверть часа он так сопротивлялся жандармам - действовать на их неразвитые умы было легко.

Но Призрак ослабел в тюрьме. Силы ему изменили, он задохнулся, голос задрожал, прервался - и тогда рассвирепевший сержант ударил пленника прикладом по голове. Эрик упал, а жандармы, которым все-таки было не по себе, поспешно сорвав с него маску, оставили его одного.

Ренар, скрестив руки на груди, стоял в углу камеры, и наблюдал за Брианом и маленьким смуглым солдатом, которого врач взял в помощники. Было так тесно, что ему пришлось прижаться к стене, чтобы не мешать им.

Очевидно, Эрик все же успел уклониться в последний момент, и удар пришелся вскользь, не проломив ему череп а лишь оставив длинную рану. В непривычно ярком свете 3 ламп Бриан выстриг волосы, промыл и перевязал рану. Кровь давно остановилась, и белая повязка в сочетании с лицом-черепом придавала Эрику настолько зловещий вид, что солдат отвернулся и украдкой перекрестился.

Встретившись с сумрачным взглядом адвоката, Бриан поднял голову и приказал принести чистую одежду и теплую воду.

Голос из-за приоткрытой двери пообещал "сейчас спросить разрешения у комиссара", но в конце концов в коридоре все-таки загремели шаги. Когда врач срезал ножницами порванную в драке одежду, Ренар отвернулся, утратив всю свою суровость - зрелище было не из приятных. Пока один из жандармов возился неуклюжим ключом в замке кандалов, другой стоял неподвижно, держа оружие наизготовку. Эрик несколько раз застонал - и все время охранник судорожно сжимал приклад. Бриан, заметив это, усмехнулся одним углом рта, продолжая осматривать Призрака.

Когда на Эрика надели полосатую тюремную одежду, Ренар прикусил губу, словно хотел что-то сказать, но промолчал.

Врач, низко нагнувшись, влил в рот пленнику какое-то лекарство. Охранник целился в распростертое тело. Бриан брезгливо, двумя пальцами, отстранил дуло винтовки от своей шеи.

Десятки раз Ренар изо всех сил сжимал пальцами кольцо Эрика, поздравляя себя с тем, что успел его спрятать.

Закончив свою работу, Бриан поднялся и отошел в сторону, позволяя заковать снова пленника в цепи. Сейчас он стоял совсем рядом с Ренаром.

- Вы удовлетворены?

Адвокат передернул плечами. Лицо его оставалось сумрачным.
- Выживет? - через некоторое время спросил он. Жандармы все еще возились с замками.

- Рана не слишком опасна. Он потерял довольно много крови и долго был без сознания. Удар пришелся вскользь. Будь на его месте вы - я сказал бы, что вы полностью выздоровеете. Но слишком истощен организм... - Осторожнее! - прервав себя, он крикнул охранникам. Забинтованная голова Эрика свесилась.

- Принесите ему одеяло, - сухим тоном велел врач солдатам. Они переглянулись. Нехотя. - Побыстрей, я сказал!

Защитник и доктор остались наедине с Призраком.

- Завтра я перевяжу его рану.

Разговор был тяжелым и прерывался долгими паузами. Словно каждый говорил с собой, а не друг с другом.

- Когда придет в себя?

Бриан пожал плечами.

- Я дал немного опия - чтоб смягчить боль. Скоро подействует - он тогда долго проспит.

- Я должен с ним поговорить.

- Сейчас?

- Если это не опасно.

- Пожалуй... - Бриан прижался к стене, пока охранник, отворачиваясь, накрывал Призрака засаленным одеялом. Под грубой тканью тело пленника казалось плоским, обмякшим, словно полупустой мешок.

Врач поднес к пепельному лицу флакон. Эрик чуть дернулся, простонал неразборчиво что-то, сжал в кулак пальцы свесившейся безвольно руки. Ренар встревожился.

- Как он?

- Подождите...

Призрак судорожно вздохнул, свернулся под одеялом в клубок, как засыпающий ребенок - насколько позволяли кандалы.

Ренар сжал его холодную руку.

- Эрик! Очнитесь, Эрик! Уберите, пожалуйста, свет, - попросил он Бриана. Тот, кивнув, вышел за дверь, погасив все лампы, кроме одной.

- Через четверть часа он заснет до утра, - предупредил врач.

- Да... Спасибо.

Казалось, он уже 2часа тихо, настойчиво звал Призрака - когда стон стал немного разборчивей, и в тени блеснули золотистые глаза. Вздрогнув, словно свет его испугал, Призрак тут же опустил веки.

- Эрик! Это я, ваш адвокат, Ренар. Вы меня слышите?...

- Да... - еле выплыло из трясины забытья.

- Вы скоро уснете... Как вы, Эрик?

- Что?... Больно! - сказал он так - Ренар понял - как это действительно больно.

Пленник, видимо, попытался поднять руку к голове, но цепь ему помешала.

- Ничего, у вас уже был врач... Он перевязал вас, вы слышите, Эрик?

- Да... - голос уже становился невнятным.

- Эрик, простите, что я вас спрашиваю... Вы помните, что случилось? Кто вас ударил?

- Да... Кажется... - его словно уносило куда-то.

- Вам дали лекарство - скоро боль утихнет. Скоро вам станет лучше, вы слышите?...

- Да... Я... маска...

- Они отняли вашу маску, Эрик, но ничего больше. Я ваше кольцо сохранил. Вот, возьмите.

Когда Ренар вложил кольцо в руку Призрака, тот, как раньше, сжал кулак.

- Вам что-то нужно? Могу я чем-то помочь? - еще спросил у него адвокат. Узник что-то пробормотал неразборчиво. Защитник накрыл его одеялом по плечи, какое-то время молча смотрел в затененное лицо.

- Простите меня, Эрик. Мы оба, я и Кристина Даэ очень хотели сделать как лучше.

У Ренара не было сил еще раз говорить с Мифруа. Он вышел молча, мимо хмурых охранников. На улице уже стемнело, моросил дождь - такой мелкий, как бывают осенью. Прохожие, несмотря на май, шли сгорбившись, раскрыв зонты или подняв воротники пальто. Лошади повесили головы - так, будто очень устали. Махнув рукой слуге, Ренар опустился на кожаное сиденье.

- В отель! - крикнул он. - Как обычно... - устало привалился стене, обхватив себя руками.

Вечером того же дня служанка положила перед Кристиной пачку газет.

- Это все, мадмуазель Даэ. Все вечерние.

- Спасибо, Жанна.

Сдерживая волнение, Кристина подошла к окну. Заметку девушка нашла не сразу.

Ага… вот… Состоялась дуэль… утром… в Булонском лесу… Надо же, совсем близко… Мсье Дюкло, по слухам… Ранен в руку навылет… Молодой граф де Шаньи… Подробности неизвестны, но гораздо опаснее… Увезен без сознания…
Кристина выронила газету. За окном еще не стемнело, в стеклах дома напротив еще горел расплавленным металлом закат. Она не знала, что делать, и как… Словно в подвалах Оперы – всюду ловушки… Но у нее был проводник… Не надо…

Девушка прижалась лбом к стеклу. Никогда в жизни она не была еще так одинока. Прошлую жизнь она разрушила сама, будущее… Сейчас Кристина его не видела.

Кто у нее есть, с кем она может поговорить по душам, на чью помощь надеяться? Эрик, ее опора, ее учитель – в тюрьме, и его жизнь висит на волоске, и жизнь Рауля… Даже если она приедет – то что она сможет сказать?... Мадам Валериус не читает газет - пожилая дама уверена, что ее воспитанница уже готовится к свадьбе. Кристина не разубеждала ее, не спорила – то было слишком тяжело. Мег от нее отдалилась…

Сидя боком на подоконнике, девушка просмотрела газеты, пытаясь узнать хоть какие-то подробности. Ничего. Одна и та же довольно невнятная заметка, с небольшими вариациями.

Она закрыла лицо руками...

- Мадмуазель Даэ, к вам мсье Ренар. Он ожидает внизу.

Кристина вздрогнула.

- Скажите ему, я сейчас выйду.

Девушка вытерла глаза, торопливо поправила волосы и сбежала по лестнице. Ренар, увидев ее, отложил газетный лист.

- Мадмуазель…

- Здравствуйте, мсье Ренар. Я вижу, вы уже знаете…

- Да, - с легким поклоном подтвердил он. « И что из этого?» - настойчиво прозвучало в его тоне. Кристина что-то почувствовала.

- Что же мне теперь делать, мсье?..

- А вы разве обязаны что-то сделать? – спросил он почти что лениво. Его голос подействовал на Кристину как ведро холодной воды. Он вскочила.

- Как?!.. Рауль … Еле жив!... – девушка даже задохнулась от возмущения.

- Очень жаль, - ледяным тоном процедил адвокат. – А что вам за дело до мсье де Шаньи?

Кристина шлепнулась обратно в кресло – у нее подкосились ноги. Ренар не спускал с нее своих темных глаз.

Прошло не меньше пяти минут, когда к девушке наконец-то вернулся дар речи.
- Но это же… Это Рауль, мсье Ренар!.. Вы что, не понимаете?..

- Не понимаю.

- Вы же были со мной, вы же все тогда видели!.. Это все я одна виновата, что он…

- Я лично видел, что раздраженный граф де Шаньи сбил с ног совершенно незнакомую даму, к тому же, ожидающую ребенка. Не самое красивое зрелище.

Она порозовела.

- Да… Но это же Рауль, вы понимаете меня – Рауль! И он в опасности!

- Не он один, - невозмутимо резюмировал адвокат. Кристина вспыхнула, словно ее застали обнаженной.

- Рауль…

- Мадмуазель, кто он вам, что вы так взволнованы его судьбой? Ваш муж? Друг? Брат? Может быть, он ваш жених? Я могу проводить вас к графу де Шаньи - что же вы ему скажете? Попросите прощения, как просили – в записках, у Эрика? Скажете, что в очередной раз переменили решение, и уедете с ним на край света?

Она переменилась в лице. Эти вопросы граничили с грубостью – но ей было ничего на них отвечать. При имени Эрика, она снова вскочила на ноги, задев краем платья маленькую стеклянную пепельницу.

Кристина отвернулась, чтобы хоть как-то скрыться от настойчивого темного взгляда.

Ренар с несвойственной ему резкостью поднялся с кресла, собираясь уходить.
- Метр, - Кристина еле успела схватить его за рукав. - Умоляю вас, я совсем одна, я не знаю, что делать.

- Мадмуазель Даэ, - отчеканил адвокат. – Простите за грубость, но разберитесь с вашими чувствами сами. Я не могу подсказать вам решение. Это касается только вас одной. Вы…

Он осекся, но дальше было понятно без слов. « Вы должны сделать что-то определенное наконец, своей нерешительностью губите и одного и другого.» Кристина даже вскрикнула.

- Прошу прощения, меня дома ждут давно затребованные документы, которые могут напрямую касаться моего подзащитного. Если у вас возникнет необходимость со мной связаться, буду ждать вашего письма. До свидания, м-ль Даэ.

На следующее утро шел дождь – мелкий, безотрадный, от которого веяло осенью. Ренар вышел из экипажа у ворот Шатле, разочарованный и невыспавшийся. Он до 4 утра провел за чтением документов, полученных наконец из префектуры Руана – пока от света не начали слезиться глаза. Защитник искал там хоть что-то об Эрике, хоть какие-то документы, упоминания – но не нашел ничего.

Надо признать, что Ренар и не питал чрезмерных надежд – это было бы настоящим чудом. Слишком мало достоверных сведений, ему просто не на что опереться в поиске. Но все равно, юрист был разочарован. Только сам Призрак мог бы теперь облегчить его поиски.

- Добрый день, Эрик. Как вы сегодня?

Ему ответом стал неясный звук – Призрак то ли стонал, то ли задыхался.

- Что с вами? – Ренар поднес лампу ближе.

Эрик лежал, откинув голову, дрожа под засаленным одеялом. Непривычно покрасневшее лицо блестело от пота. Адвокат испугался.

- Что с вами? – он поставил лампу рядом на скамью, нагнулся и приподнял осторожно голову пленника. Эрик, не открывая глаз, вскрикнул так резко, что Ренар отпрянул назад. Лоб Призрака был очень горячим, из-под бинта на голове что-то сочилось.

Конечно, этого следовало ожидать. У человеческой выносливости есть предел. Но защитник так надеялся, что хотя бы воспаления раны не будет.

- Эй! – он застучал кулаком в дверь, привлекая внимание охранников. – Врача сюда, быстро!

Ренар остался рядом с Эриком почти на весь день. Если бы его спросили, почему – он сказал бы: - "Наверное, из сострадания", и это было бы правдой. Даже зная, что он ничем не поможет врачу, защитник не мог оставить раненого одного в таком отчаянном положении. Хотя Ренар и раньше видел много страданий и даже смерть, гибель дочери словно стерла его профессиональный цинизм. И он остался наедине – просто как человек с человеком.

Бриан немедленно подтвердил его опасения. У здорового, сильного человека такая рана зарубцевалась бы в течение нескольких дней, и не могла быть опасной для жизни. Но для надломленного организма Эрика угроза оказалась серьезной.

Раненый бредил и никого не узнавал. Как только врач прикоснулся к повязке, он закричал и попытался вырваться. Бриан снял сюртук и засучил рукава.

- Помогите мне! - бросил он.

- Как?

- Держите его сами, или позовите кого-нибудь.

- Я сам, - твердо сказал адвокат.

Удержать голову Призрака, пока Бриан осматривал, а потом очищал рану, было совсем не сложно. Но невыносимо – оказалось слышать его стоны и крики, видеть слезы, катившиеся по уродливому лицу. Ренар сам был бледнее Эрика.

- Вот и все, - отрывисто сказал врач, поднимаясь.

- Что – все? Он придет в себя?

- Должен. Если у него хватит сил. Я еще зайду к нему вечером. Очень плохо, что к истощению и потере крови еще прибавилось нагноение. Вы можете идти, метр.
Вы сделать ничего не сможете.

Бриан не слишком ловко в тесной камере собирал инструменты. Для троих человек тут было мало места.

Ренар переводил взгляд с Эрика на врача. Последний совершенно правильно истолковал это нелестное сомнение.

- Понимаю, метр, - он усмехнулся. – Наверное, я заслужил. По большому счету, кто-нибудь должен остаться с ним. Но не солдат же вызвать в качестве сиделки. А вы действительно не можете ему помочь. Я даю вам слово, что не позже 6 часов вечера я зайду сюда. И пробуду не меньше получаса – я сам хотел бы сохранить ему жизнь. Вы ведь этого хотите, метр?

Ренар нагнулся, всматриваясь в искаженное лицо Призрака. Эрик даже в бреду пытался отвернуться от чужого взгляда.

- Я не уверен, что сохранить ему жизнь будет помощью.

Ренар вышел из ворот Шатле совершенно измученный и разбитый. Он тяжело поднялся в карету.

- Метр!..

С кожаной скамьи в глубине навстречу ему поднялась девушка.

- М-ль Даэ?..

- Метр, что… Что случилось? У вас такое лицо?... Эрик?...

- Что вы здесь делаете, м-ль Даэ? – юрист уже взял себя в руки.

- Мсье Ренар, я получила письмо…

- О Рауле? – почти со злостью спросил он.

- Нет! – почти крикнула Кристина.

Ренар тяжело опустился на сиденье напротив.

- Простите, м-ль, я груб с вами. Но я очень устал. Жак, трогай!

- Куда прикажете, мсье?

Кристина смотрела на него вопросительно. Ренар провел рукой по лбу.

- Куда-нибудь за город, и не спеши!

- В Булонский лес! – неожиданно для себя выкрикнула девушка. Защитник прищурил глаза.

- Слышишь, Жак! В Булонский лес, как сказала м-ль. А теперь скажите мне, - обратился он к Кристине, - что случилось?

- Метр!... – она что-то почувствовала, и попыталась протестовать. Но Ренар был непреклонен – Кристина никогда не видела его таким.

Она достала из кармана письмо.

Ренар с трудом сумел его разобрать. Измятое, написанное торопливыми каракулями, даже с кляксой посередине. Он озадаченно поднял бровь.
- Какое может быть у Мег Жири ко мне дело «жизни и смерти»?

Кристину безотчетно влекло к знакомым местам – в Булонском лесу пересекались пути двух ее женихов с собственными воспоминаниями девушки. Так человек все время трогает языком больной зуб. Точного места недавней дуэли Кристина не знала – поэтому попросила отвезти ее по излюбленному маршруту Эрика. Всего прошлой зимой – век назад – она вот так же сидела рядом с ним в экипаже.… Было холодно и светила луна, Кристина так жадно вглядывалась в заснеженные деревья, она всегда опускала стекло…

Но сейчас снега не было, карета разбрызгивала желтую грязь прямо на растущие вдоль дороги фиалки. А вместо закутанного в плащ Призрака рядом с ней на спинку сиденья откинулся погруженный в свои мысли адвокат.

- Мэтр… Можно … остановиться?...

Он вздрогнул.

- Что? – таким расплывчатым, совсем бесцветным голосом, словно сам он был тенью. Кристина дотронулась до его руки.

- Мсье Ренар, давайте выйдем из экипажа. Мне хочется прогуляться пешком.

- Хорошо, м-ль Даэ.

Он помог ей выйти из экипажа. Гнедые лошади потянулись к цветам.

Кристина шла, опустив голову, словно пытаясь увидеть давно стершиеся следы. Одной рукой она брезгливо подбирала свое черное платье, другой - опиралась на руку Ренара.

- Рауль приносил мне фиалки… Маленькие букетики, я сначала прикалывала их к платью… А Эрик - розы посреди зимы. Большие, много - я даже не могла поднять корзины.

Ренар передернул плечами. Кристина остановилась, и сорвала несколько светлых фиалок.

Защитник стоял неподвижно, опустив руки, и смотрел, как девушка собирает позолоченные закатом цветы. Ничего не ответив на ее реплику, он помолчал немного, и начал рассказывать о Призраке – раздумчиво, медленно, вроде бы ни к кому не обращаясь. Кристина поднялась, изо всех сил пытаясь сдержать дрожь. Она не задавала вопросов – только изредка вскидывала на него глаза, и тут же опускала в ужасе. Ренар ничего не скрыл – ни медицинских подробностей, ни опасений врача.

Она словно в недоумении посмотрела на собранный так заботливо букетик, ярко выделявшийся на ее темной перчатке.

- А я хотела передать ему… - Кристина внезапно, с какой-то яростью, отбросила фиалки в грязь.

- Ну зачем же вы так. Цветы красивые, жалко.

О самом главном – или нечего, или уже ненужно было говорить. Они продолжили прогулку в молчании. У Кристины было так тяжело на сердце, что она не могла даже плакать.

Любимый маршрут Эрика был почти совершенно безлюдным. Временами, глядя на заросли шиповника и высокие вязы, можно было подумать, что находишься на необитаемом острове, а не в пригороде Парижа. Уже под ветками густели сумерки.

- Скоро стемнеет, надо вернуться обратно.

Кристина машинально оперлась на его руку.

- Здесь красиво… Весной - тоже…

- Вы всегда приезжали сюда?

- Да.… Впрочем, это всего 4 раза.… На пятый – нас выследил Рауль…

Они торопились в карету – как два солдата проигравшей армии. Жак курил, развалившись на козлах.

- В Париж!

Только когда лошади тронулись рысью, девушка смогла набраться храбрости – ее словно расколдовал мерный цокот копыт.

- Мэтр, завтра Мег будет ждать вас в отеле… Вы приедете?

- Что?... Да, приеду.

- Спасибо, что согласились, мсье Ренар.… И еще…

Ее голос сорвался. Он это заметил.

- Что с вами, м-ль Даэ?

Она с трудом овладела собой.

- Мэтр, я так больше не могу… Я сижу в своем номере, смотрю в окно.… Жду, словно манны небесной выпуска свежих газет, пытаюсь узнать хоть что-нибудь.… О ком-нибудь… Я все время думаю, вечно в тревоге, и это сводит меня с ума! Впервые в жизни я не знаю, куда мне деть свое время.… Жду вас с известиями, а минуты тянутся так нестерпимо! Я же знаю, о чем вы молчите все время! Вы думаете, это все из-за меня! Что одна я виновата!

- Что вы, успокойтесь, м-ль!

- Не надо, мэтр! Я все понимаю - и вы совершенно правы. Это из-за меня они оба могут погибнуть! А я ничего, вы понимаете, сделать совсем ничего не способна! Мне осталось только сходить с ума от неизвестности, оттого, что я бесполезна! У меня нет сил больше ждать, ничего не делая!

- Простите, м-ль, а на что вы способны? Чем вы в действительности можете повлиять на ситуацию? Всем очень нелегко, мне, поверьте, тоже. Может быть, ждать, ничего не делая, еще труднее. Но от вас уже ничего не зависит, – он смотрел в ее отчаянное лицо. – Простите, м-ль, за грубость, но вы хотели знать правду.

Кристина низко опустила голову, как осужденная преступница. Ренару стало ее жаль – она казалась совершенно потерянной и одинокой.

- Попробуйте заняться пением. Я вас слышал тогда – ваш голос практически не изменился, - он потер виска пальцами. – Дело в том, дорогая м-ль Даэ, я не привык давать советы свободным людям.… Сейчас вы хотя бы в безопасности… Поговорите завтра с вашей подругой – ей сейчас хуже, чем вам, постарайтесь помочь…

Девушка уже взяла себя в руки.

- Спасибо, мэтр, - она вдруг широко улыбнулась. – Извините меня. Я чувствую себя совершенно одинокой среди всей этой тревоги, неопределенности, какой-то бесконечной пустоты.… Впервые в жизни не знаю, что делать.

- Понимаю вас, м-ль. Но если вы на самом деле хотите заполнить пустоту… - он чуть заколебался, говорить ли такое расстроенной девушке. – Подумайте над тем, что вы будете делать в обоих случаях – если Эрик будет осужден, и если его оправдают. Я не романтик, м-ль, я расчетливый практик – поэтому советую вам сейчас использовать это время. Вы, насколько я знаю, небогаты.

- Да…

- Если я все верно понял, сейчас вы все еще живете на деньги Рауля?

- Да… - она чуть не плакала.

- Не позже, чем через 2 месяца вы уедете из отеля.… Куда вы поедете, м-ль Даэ?

- Не знаю… Я об этом еще не думала… Мсье Ренар, я боялась.

- Чего? То есть, я понимаю - но от этого ничего не изменится. Вы вернетесь к мадам Валериус? Или снова поступите на сцену? В последнем случае вас ждет судьба очень известной, но, вероятно, скандальной певицы. Ваше имя навсегда свяжут с именем Призрака.

- А вот это – пусть! - с неожиданной твердостью, с вызовом почти сказала она.
Ренар посмотрел на нее внимательно.

- Что произошло, м-ль Даэ? Вы не хотите возвращаться к мадам Валериус?

- Я не могу себе это представить… Мсье, мне было бы слишком тяжело. К тому же… - она запнулась, не решаясь высказать адвокату, что душевное здоровье ее названной матери внушает ей опасения. Мадам Валериус была твердо уверена, что ее Кристина -уже виконтесса де Шаньи, и будто не читала тех писем, где девушка осторожно пыталась ее разубедить. Поэтому Кристина уклонялась от ее приглашений, изворачивалась, ссылалась за занятость - она боялась того, что увидит, и ежедневно упрекала себя за неблагодарность – всем любившим ее людям она принесла только зло…

Эти мысли сутками напролет мучили девушку – когда она бесцельно сидела у себя в номере, бродила по улицам, отвечала на шаблонные комплименты в вестибюле, не давали ей покоя, подтачивали ее здоровье. А неожиданно единственным, кому она могла довериться в своем уединении, оказался Ренар. Он был больше, чем адвокат, даже Эрика – он успел стать другом для них обоих.

И Кристина не удержалась. Кусая губы, чтобы не плакать, она высказала все этому человеку, которого не знала еще 3 месяца назад.

- Вот как… - тяжело произнес Ренар.

- Да! Мадам Валериус как будто… живет в сказке, в иллюзии. Я через 3 дня после того, как мы с Раулем вернулись в Париж – помните, что писали газеты, какую они шумиху подняли? – она написала мне, поздравляла со свадьбой… Я сперва осторожно намекала, что мы отложили празднество ненадолго – да тогда так и было, но она как будто не читала моих писем. Твердила одно и тоже на разные лады… Даже не обижалась, что ее не пригласили на свадьбу, говорила, что меня благословляет Ангел Музыки…

Она заплакала.

- Да… М-ль, я постараюсь разузнать о здоровье вашей благодетельницы, может быть, приеду к ней в качестве вашего поверенного - это на самом деле так. А там посмотрим.

- Спасибо вам, мэтр! А то я… Я боюсь…

Он улыбнулся.

- Не переживайте, м-ль. Лучше подумайте о вашем будущем – и о том, чем вы можете помочь подруге.

На следующее утро Ренар рано пришел к своему подзащитному. Адвокат почти не спал ночь, обдумывая пришедшую ему в голову мысль. Она была очень рискованной, но приемлемой альтернативы он не увидел.

- Эрик, ваше дело – очень странное с точки зрения закона, - без обиняков начал он, едва за охранниками закрылась дверь. – С одной стороны, все очевидно, с другой – мало, что можно доказать. Общественное мнение настолько против вас, насколько это только возможно. Я как раз этим и собираюсь воспользоваться. Итак, Эрик – на суде я буду последовательно, один за одним, опровергать почти все пункты обвинения. Просто опровергать – не пытаясь, по возможности, обвинить кого-то другого, как часто делается. Запомните – вы – жертва. Именно так я должен буду вас представить. Жертва вашего… уродства, а потом – клеветы. Здесь проходит очень тонкая грань – мне еще надо решить, что вам говорить на суде, а что нет, в чем именно вам надо признаться.

- Я не понимаю пока.

- Эрик, на процессе мы должны будем придерживаться одной версии. Вы – несчастный человек, изгой сначала в семье, потом в обществе, вынужденный вести несколько необычный образ жизни. Что там было на Востоке – это никого не касается, не имеет прямого отношения к вашему делу. Что остается?

Мошенничество, кража, убийство 2 человек. Насколько я знаю, нет закона, запрещающего брать себе псевдоним – даже называться Призраком. Вы признаетесь в том, что поселились в Гранд-Опера, что использовали эту легенду – но вы были вынуждены так поступить. Понимаете? Вынуждены. Вы должны были как-то защитить себя – к примеру, от оскорблений, которым подвергались. Отсюда все ваши меры предосторожности, вся таинственность – тем более, что это правда. Ваши махинации в отношении Карлотты – не более, чем попытка всего-навсего помочь любимой девушке, оригинальная, но не противозаконная – я это буду доказывать. Не страшнее, чем травля в газетах, как часто у нас практикуется. Убийства – здесь наше уязвимое место, я еще должен обдумать – скорее всего, несчастные случаи, за которые вы впрямую не несете ответственности. Никто силой не тянул Бюке и старшего де Шаньи в ваш подвал. Кстати, прокурор практически несомненно, будет напирать именно на смерть графа – до рабочего ему дела нет. Хотя может использовать, чтобы очернить вас.

А вы должны будете стоять на своем. Как бы вас ни оскорбляли, что бы с вами не делали. Эрик, вы умный человек, и вполне способны сражаться с прокурором – если только сумеете сдержаться.

- А деньги? – спросил Призрак Оперы.

- Деньги.… Сначала скажите мне – как давно вы шантажировали прежних директоров Оперы?

- Вскоре после того, как господа Дебьенн и Полиньи заняли этот пост. Лет 6 или 7 – точно я не считал.

- Прекрасно. Они – платили?

- Да, и очень охотно, - Эрик вдруг засмеялся. – Мсье Ренар, вы можете использовать, как хотите мсье Полиньи – он даст почти любые показания.

- То есть? – потребовал адвокат.

- Он меня боится. И будет молчать на суде, и насколько я его знаю, будет умолять Дебьенна, чтобы тот тоже молчал. Конечно, он был бы рад сжечь меня на медленном огне, чтобы получить документы, но пока я жив и бумаги у меня – Полиньи будет молиться о моем спасении.

Я могу предоставить на суде такие документы – они хранятся у меня, в озерном доме – что мсье Полиньи может сам занять мое место в камере, и при этом стать героем большого скандала. Он будет опозорен на весь Париж, а он еще не старик, и заботится о своей репутации. Можете поехать к нему.

- Прекрасно. Эрик, а вы не преувеличиваете?

- Письменные доказательства, что мсье Полиньи не раз и не два обворовывал кассу Град-Опера, а также – весьма подробно – причины его столь острой нужды в деньгах.

- Какие именно? Я спрашиваю не из праздного любопытства, это может быть исключительно важно.

- Последствия его,…не поощряемых европейским обществом наклонностей. Деньги понадобились ему тогда чтобы замять дело, - в голосе узника прозвучало словно эхо того злорадного удовлетворения, с которым когда-то Призрак Оперы предъявлял свои требования. Ренар это заметил – с одобрением.

- Прекрасно! Спасибо, Эрик – честно говоря, я весьма надеялся на вашу изобретательность. О том, какие показания мы продиктуем мсье Полиньи, мы поговорим позднее – сначала я нанесу ему визит. А теперь – расскажите мне все, что вы о себе помните. Эрик, как ни прискорбно, я буду вынужден это использовать, чтобы спасти вам жизнь.

Призрак хотел что-то сказать, но промолчал – в коридоре раздались шаги нескольких человек. Ренар поднялся с места – вошедший оказался врачом.

Увидев адвоката, Бриан, видимо, слегка удивился. Врач поздоровался с ним спокойно и сухо, двумя словами велел отворачивающемуся жандарму поставить яркую лампу на скамью, потом раскрыл свои инструменты и приступил к перевязке. С Эриком он почти не разговаривал, только два раза коротко спросил о самочувствии. На взгляд Ренара, рана Призрака начинала подживать, она больше не воспалялась.

Быстро закончив перевязку, доктор Бриан попрощался – все так же сухо. Ренар задержал его.

- Минутку, доктор.

- Да?

- Я хочу спросить вас о здоровье моего подзащитного.

Бриан чуть поднял брови.

- Здесь? – он легким кивком головы указал на Эрика. Призрак молчал и ничем не показал, что слышит этот разговор.

- Здесь – у меня нет тайн от моего клиента. Тем более, если они касаются его здоровья.

- Хорошо, - врач пожал плечами. – Его состояние не ухудшается. Рана, по-видимому, заживет – но это продлится довольно долго – слишком истощен организм. Сейчас опасности для жизни почти нет, но за ним требуется… тщательный уход, - судя по всему, Бриан понимал, как нелепо прозвучали его слова в тюрьме.

- Довольно долго, вы сказали – насколько долго?

- Не знаю. Если рана зарубцуется через неделю – это будет большая удача.

- Спасибо, доктор, – с подчеркнутой вежливостью поклонился Ренар. Его собеседник кивнул головой.

После того, как за врачом закрылась дверь, оба какое-то время молчали. Визит Бриана отчасти выбил из колеи их обоих.

- Как с вами обращаются, Эрик? То, что я видел?...

- С тех пор, как меня избили – он приходит делать перевязки ежедневно. А через час или два – я почти не слежу за временем – мне принесут поесть.

- Я не спрашивал – чем вас кормят?

- Чаще всего это хлеб. Разной степени съедобности. Мне хватает – я не чувствую голода.

Ренар с каким-то сомнением покачал головой.

- А что вы скажете по поводу денег на суде? – неожиданно спросил Эрик.

Ренар только пожал плечами.

- Теперь – в зависимости от того, чего мне удастся добиться от господина Полиньи. Скорее всего – вы не шантажировали прежних директоров, лучше, если они будут молчать. Мелодраматичная и наивная версия – месть за м-ль Даэ… Возможно, вам даже придется признаться в шантаже – чтобы избежать более сурового наказания. Или же… - он замолк.

- Или же? – с его интонацией его голосом повторил Призрак.

- Или найти другого виновника.

- Мадам Жири? – мгновенно отреагировал пленник.

- Да, - подтвердил Ренар так, что даже Эрик не сумел найти слов.

- Вы подставите невиновную женщину?

Ренар мерил шагами камеру – это стало его привычкой.

- Эрик, мне это тоже не нравится. Но, черт побери, я ваш адвокат! А не мадам Жири!...

- Самое страшное, - сказал он немного погодя. – Что эта мысль пришла мне в голову после разговора с ее дочерью.

Эрик не отвечал.

А Ренар только хмурился, вспоминая, как немногим больше 3 месяцев назад к нему пришла одинокая девушка – почти так же, как Мег сейчас. Немного постарше, немного спокойнее, не отчаянная, а застенчивая – но у нее так же срывался голос, и такая же смесь надежды, смущения и решимости была в голубых, а не в карих глазах. Неужели все дело в том, кто пришел к нему первым?...

Пусть даже так – он уже сделал выбор! Как мальчишка, ей-богу! Неужели за эти 2 года он так сильно успел измениться? Он ведь делал и не такое – поэтому и слыл знаменитостью. Откуда взялась эта нынешняя его щепетильность?

- Эрик, повторяю, мне это тоже не нравится. Хотя это будет не первым случаем в моей практике – совсем недавно я был известным. Вы сами, отчасти, натолкнули меня на эту мысль. О мадам Жири позаботится ее дочь – если вы не ошиблись. А за вас борется только Кристина Даэ.

Ренар надеялся на воздействие этого имени.

- Я убивал, - медленно сказал Эрик. – Воровал и обманывал – но это будет моим первым предательством.

Защитник резко опустился на сиденье и переставил лампу.

- Вы будет бороться за свою жизнь или разыгрывать передо мной принца Гамлета? – жестко спросил он. – Мсье Призрак, вы когда-то заставили выбирать Кристину Даэ – теперь вы сами в такой ситуации. Я сделаю все, чтобы этого избежать – но или вы, или мадам Жири. Выбирайте. Учтите – вы слышали, что сказал врач. Если тюрьма, даже каторга – для мадам Жири всего лишь риск, то вы там неминуемо погибнете.

Ренар впервые говорил с ним таким тоном.

- Хорошо, - после долгой паузы согласился Эрик. – Пусть будет по-вашему.
Их снова прервали – хмурый черноусый жандарм принес грубый кувшин с довольно затхлой водой и подмокший кусок хлеба. Эрик медленно приподнялся и начал есть, неловко удерживая тяжелый сосуд скованными руками. Ренару показалось, он даже рад предлогу, за которым можно укрыться молчанием.

- Помочь? – было по-человечески трудно смотреть, какие усилия
приходилось прилагать Призраку. – Давайте я подержу кувшин.

- Я привык, - бросил пленник отрывисто.

- Хорошо, - Ренар больше не вмешивался. За 3 с лишним месяца он впервые видел, чтобы Эрик ел.

- Любуетесь? – вдруг с неожиданным ядом в голосе сказал Призрак. – Красивое зрелище – чудовище за обедом?

Его слова буквально искрились горечью. Ренару были хорошо знакомы эти вспышки.

- Эрик, ну что за мальчишество! Я хотел проследить, как обращаются с вами – для вашей же, кстати, пользы. Ваш обед – надо признать, зрелище непривлекательное, и достаточно жалкое. Но в этом вы сами, отчасти, повинны – я же предлагал помочь.

От неожиданности Призрак выронил кусок хлеба. Ренар с непроницаемым выражением лица нагнулся и подобрал.

- На этот раз вы сами его не поднимите.

Эрик, казалось, не находил слов. Защитник, по-прежнему демонстрировавший каменное спокойствие чувствовал на себе напряженный взгляд его глаз – словно тепло от двух угольков на обнаженной руке. Потом Призрак чуть отвернулся и неуклюже отпил из кувшина – как показалось Ренару, не от жажды, а из желания спрятаться.

Пауза длилась.

- Если вам неловко, я отвернусь.

Еще пауза. И, наконец, очень неуверенный, какой-то расплывчатый голос.

- Мне все равно…

Ренар все-таки сел вполоборота и боковым зрением ловил на себе настороженные, какие-то неверящие взгляды Эрика. Они не обменялись ни словом, пока за дверью не затопали сапоги, не заскрипело ржавое железо в замке.

Дюжий охранник, подозрительно покосившись на Ренара, забрал полупустой кувшин, и через минуту стало тихо.

- Вы отчитали меня как мальчишку, - произнес Призрак тем же тоном – словно не мог прийти в себя от какого-то невероятного чуда.

- Вы на это сами напросились, Эрик – вы умный человек, и прекрасно понимаете – сейчас не время капризничать.

Призрак Оперы сделал какое-то движение. Ренар продолжал чуть насмешливо:

- Вероятно, вы хотите сказать, что будь у вас в руках ваше излюбленное оружие, я был бы давно уже мертв.

- Нет… - Эрик сам удивился собственным словам. – Нет, как ни странно – нет…

- Отлично. А теперь – нам с вами надо работать. Расскажите о вашей семье. Все, что помните.

- Очень немного.

- Много или немного – это мне решать. Хранить инкогнито сейчас ни к чему – вы знаете, как ваша фамилия?

- Нет, - странный голос – не то гордость, не то какая-то давняя боль. А может быть, отголосок очень старой, забытой обиды.

- Как это?

Призрак не отвечал.

- Эрик, - Ренар наклонился вперед, и успокаивающим жестом положил руку на плечо узника. – Поверьте, на самом деле, мне самому больно лезть в вашу душу. Я все понимаю. Но у вас впереди суд. Не все будут так же деликатны, как я на процессе. Я постараюсь использовать все это в ваших интересах.

- Хорошо.

Эрик закрыл глаза, как будто собираясь с силами.

- Я не знаю название того места, где я родился, не знаю, в каком году и могу только предполагать, как звучит моя фамилия. Помню хорошо соседние дома – я редко выглядывал из окон, но они врезались в мою память. Это был городок… Скорее даже маленькая деревушка. Уже почти взрослым я понял – где-то в окрестностях Руана. Вероятно, в нескольких десятках километров пути – если судить по тому, что я увидел, когда убежал из дома.

До этого я не покидал дом ни разу. Мои родители стыдились меня, или боялись, или то и другое вместе, и я рос, - Эрик остановился, усмехнулся, окинув взглядом камеру. – Рос практически в заточении. Я не покидал дома, и почти не покидал одной, раз навсегда выделенной мне комнаты. Дом был большой – тогда он казался мне огромным, но и в самом деле, он был велик. Из этого я решил, что мои родители были люди зажиточные, даже богатые по деревенским меркам. Комната была большая, мрачная из-за постоянно закрытых ставень, почти без мебели – только кровать, ширма и вечно запертый гардероб. Я помню в подробностях даже рисунок обоев – часами я изучал его.

Несколько лет я не видел никого, кроме матери, отца, брата – и нескольких крестьян, помогавших по хозяйству и убиравших в моей комнате. Они называли мою мать мадам – и больше никак. Я всегда был любопытным, и скоро моим любимым развлечением стало подсматривать в щелочку ставень и подслушивать в замочную скважину.

- У вас был брат? – не сдержался Ренар. Почему-то это известие поразило его.

- Да. Не знаю, старший или младший – разница между нами не могла быть больше года или двух – мы были почти одного роста. Его звали Виктор. Он был… нормальным, у него было лицо, и он часто дразнил меня. Если мы дрались, и я побеждал – он звал на помощь и меня наказывали – чаще всего, оставляя без обеда. Если же побеждал он и это становилось известно – меня волокли в угол, а ему делали выговор – я слышал сквозь двери.

Тогда мне все это казалось естественным. Но я только намного позже, уже взрослым понял, что в семье не видели во мне человека. Теперь я удивляюсь, что родители или кто-то еще научили меня говорить. Я был … Чем-то вроде постыдного секрета, общей беды, семейной тайны - и меня прятали от всех. Мать – возможно, жалела меня – как больного зверька, а отец стыдился – но никто даже не предполагал, что я способен что-то понимать и чувствовать. Помню, однажды ко мне зашла мать – она была печальной, еле сдерживала слезы. Я очень любил ее, и сам не сдержался, заплакал, стал просить у нее прощения, если чем-то ее огорчил. Она, помню, вздрогнула, поспешно высвободилась из моих объятий, и скрылась за дверью, не ответив и не дослушав. Вскоре она вернулась – с тарелкой сладостей, поставила ее на пол, и сказала, чтобы я не плакал, что это вкусно. Я стоял молча и только смотрел на нее, а она, вытерев слезы, попыталась улыбнуться, повторила только – вкусно, вкусно. Потом она сунула мне тарелку в руки, и выбежала из комнаты. Родители, как и их батраки, считали, что я лишен не только лица, но и разума.

Они обращались со мной как с животным. Следили, чтобы я был сыт, одет – но отчужденно и брезгливо. А еще – с тайным страхом – вдруг я окажусь опасен. Поэтому меня запирали, поэтому запрещали Виктору меня дразнить – боялись за единственного сына и наследника. Насколько я знаю, мы были единственными детьми. Но моему брату только больше нравилось запретное развлечение. В конце концов, это обернулось для меня удачей – я выучился читать по его тетрадям. Самого меня никто не учил, и думаю, мои родственники, узнав об этом, очень бы удивились. Никто и не догадывался с самого начала, что я все-таки больше, чем уродливое животное.

Я всегда любил имитировать самые разные звуки и голоса - и часами, сидя у щели в ставне, повторял то, что слышал со двора. В иные дни это было моим единственным занятием и развлечением, единственной вестью из внешнего мира. Много раз меня заставали за этим занятием, - очевидно, мои родители считали, что я делаю это бессознательно, воспроизвожу, как попугай.

Призрак замолк. Это длилось несколько секунд.

- А дальше, Эрик? – тихо спросил адвокат. – Как случилось, что вы убежали?

Ренар с почти стенографической точностью передал девушке рассказ Призрака, бессознательно держась его тона – сухого, деловитого, без эмоций и комментариев. Кристина не перебивала его, хотя он видел – несколько раз она еле сдержала себя.

Защитник умолк – она опустила голову, силясь совладать с дрожащими губами. А потом спросила:

- Почему он жив? – с таким изумлением, словно только что она видела чудо. – Мсье Ренар, почему же он жив? Как могло быть, что он остался тогда.… Почему же он не остался на этой дороге?

В свете уличного фонаря широко распахнутые глаза показались ему серебристыми.

- Я не знаю, м-ль. Как ни странно, этого не знает сам Эрик, как и то, откуда пришла его музыка. Смертному человеку не понять такое. Странно, но это было первое, о чем я его спросил.

Кристина отвернулась и долго смотрела на отражение фонарей в темной переливающейся воде Сены.

- Мсье Ренар, - сказала она вдруг, не оборачиваясь. – То, что вы мне рассказали… Зачем?

Брови ее спутника взметнулись вверх.

- Что, простите? Зачем?? Не понимаю вас. Зачем я рассказал?

Она отчаянно замотала головой, уловив ледяную ноту в голосе.

- Нет! Нет! Вы не понимаете!? Мсье Ренар, а что мне с этим делать?!

Отель уже затихал, когда Кристина, опираясь на руку адвоката, вошла, щурясь от яркого света. Портье протянул ей ключ – в коридорах уже пригасили газовые рожки. Тишина ждала, притаившись за каждым углом. Все напоминало тот вечер, когда оба они вернулись из дома на озере, и ее ждал Рауль… Теперь было уже все равно, и от этого воспоминания даже не было больно – только печаль, или чувство свершения.

Девушка села за один из тех столиков, где была всегда наготове бумага. Защитник молча протянул ей карандаш. Он молчал все время, пока она писала крупным и неровным почерком, перечитывала и рвала листы – сидел напротив нее так тихо, что это действовало на нервы служанкам. Было уже за полночь.

Наконец Кристина протянула адвокату лист.

- Возьмите… - нерешительно, но и с каким-то вызовом в голосе. – Он не запечатан, метр.

Ренар не без презрения пожал плечами – последняя фраза выглядела оскорбительно.

- Нет, нет! Метр, я не то хотела сказать! Совершенно!...

- Что именно, м-ль? – спросил он очень мягко.

- Я хотела сказать… Вы прочитайте все, если хотите – мне ведь некому довериться больше! И ему тоже… То есть, вы расскажите… Ему… обо мне, обо всем… Пожалуйста!

Ренар понял эту бессвязную и маловразумительную мольбу.

- Я расскажу. А теперь до свидания, м-ль Даэ. Вам сейчас больше всего нужно лечь спать, да и мне, кстати, тоже. Увидимся завтра.

Кристина тяжело поднималась наверх, изученные до мелочей коридоры наводили на нее тоску. Девушка опиралась на перила так, словно ей было 90 лет – то, что она услышала, отняло у Кристины все силы. А еще – перебирала в памяти слова письма, написанные торопливо фразы – все еще пытаясь придумать что-то иное, более подходящее, ласковое…

Призрак Оперы тоже не спал всю ночь. В сырой и какой-то осязаемо плотной темноте камеры было как раз удобно думать и вспоминать – ничто не отвлекало. Разве что топот сапог жандармов, неясные ругательства и временами – лязг железа о камень, но Эрик к этому давно привык.

Казалось, нетерпение адвоката заразило и пленника – он, сколько мог, приподнялся навстречу Ренару.

- Добрый день, Эрик.

- День?... Уже день?...

- Да, за этими стенами полдень. Как вы?

Призрак пожал плечами.

- Понимаю, - Ренар уселся на табурете, зевнул – выспаться толком не удалось.

Эрик оперся на руку.

- Осторожнее! – Ренар поддержал его.

- Ничего. Спасибо вам, метр. Ничего.

- Эрик, насколько я разбудил вашу память вчера?

- Не знаю… - голос Призрака выдавал его неуверенность. – Кажется…

- Эрик! Назовите все имена, которые вы помните – те, что вы слышали дома. Вы понимаете, насколько это может быть важно?

- Да.

Он помолчал немного, собираясь с мыслями. Ренар ждал, вынув записную книжку. Эрик прикрыл глаза, как будто у него кружилась голова.

- Мсье Мандаль… Дюбуа… Так называли друг друга приятели отца… Кадэ… Ле Карре… Дютитейль… Мсье Пигу… Последнее – не фамилия отца, он так называл одного, очень высокого, сутулого типа… Лезабль… - Ренар торопливо записывал.

- Все, больше я ничего не помню. Метр, я долгие годы старался забыть – а потом просто не вспоминал!

- Фамилии не из самых редких… Ч-черт! Эрик, может, были какие-то подробности? Странности? Что-то необычайное?

- Не знаю… Мне трудно судить – я не умел тогда отличать странное от обычного. Вернее, мне все вокруг казалось одинаково странным – или же одинаково нормальным, не знаю. Я не удивлялся – не успел осознать своего удивления тем, что сижу взаперти, что на меня не хотели смотреть.… Только потом я понял – еще месяц, может быть, год – и я бы сначала стал просить, а потом бы потребовал объяснения. Для родных было лучше, что я так исчез.

- Не помните, как звали вашу мать?

- Софи. Отец называл ее так.

- А отца?

- Франсуа… Кажется…Здесь я до конца не уверен.

- Понимаю. Эрик, скажите еще… То, что вы видели в щели ставен – там было какое-то название, или потом, на дороге – указатель, верстовой столб?...

- Если я были, я не обращал на них внимания, я о них просто не знал. Мне было очень трудно ориентироваться в мире после моего заточения.

Не знать о существовании такой вещи, как дорожный указатель!

- Понимаю, Эрик. Вернее, стараюсь понять – это трудно обычному человеку, вроде меня. Простите эти вопросы.

Они помолчали.

- Это для вас, - вдруг просто сказал Ренар, передавая Призраку сложенную втрое записку Кристины.

Эрик почти выхватил листок из рук адвоката, жадно поднес к глазам – плотная тень ему не мешала. Юрист заметил, как вдруг задрожали его иссохшие руки – только на кисти и падал свет.

Ренар встревожился.

- Эрик, я ее не читал… Что такое? Что в записке?...

Молчание – Призрак даже не услышал вопроса.

- Эрик! – не на шутку встревоженный адвокат встряхнул его за плечо. Тот поднял глаза.

- Она не может… Не может любить меня, такого, сейчас…

- Черт возьми! – Ренар совершил бестактность – выхватил записку из руки Призрака. Торопливо пробежал кривоватые строчки.

…" Чувствую себя такой ничтожной… Ты самый великий из людей, которых я когда-либо знала,…Мечтаю о твоем спасении.… Все-таки больше, чем человек.… Буду ждать… Горда, что ты меня любишь…".

- Эрик! Очнитесь! И что в этом страшного?? Я бы радовался, получив такое послание!

- Как это может быть, мсье Ренар? – Эрик перестал сдерживаться, и по спине адвоката прошел холодок от безграничного, леденящего изумления – а еще от обреченности, осязаемой, как толстые стены.

- Что может быть? – адвокат успел забыть о странной силе голоса Призрака, и сейчас тряс его столько же ради ответа на вопрос, сколько же из самозащиты.

- Как меня можно любить? Меня – нельзя!.. Зачем такая великодушная ложь? Снова…? Любить – ждать – т а к о е? Все это? – он обвел рукой своды камеры, свою полосатую заношенную одежду.

- Черт побери, прекратите! Я понял! Слышите? Прекратите!

- Послушайте меня, Эрик. Я не знаю. Вполне возможно, что любить загадочного хозяина Гранд-Опера намного проще, чем заключенного Шатле. Не знаю – это решать Кристине Даэ. Может быть, что она вас не любит – я ей такого вопроса не задавал. И не задам – я не имею на это права. Но я знаю и вижу одно – этого не заметить нельзя.

Ренар помолчал, чтобы весомей прозвучали следующие слова. Эрик слушал.

- Кристина Даэ о вас думает, о вас заботится и переживает за вас. Она тревожится за вашу участь и мечтает о вашем спасении. Она хочет, чтобы вы были свободны, чтобы опасность миновала быстрее. Я не знаю, можно ли это считать любовью – но, судя по вашим собственным словам, такого доброго отношения вы не видели за всю жизнь. И я встречал очень многих людей – красивых и привлекательных – которые всю жизнь тщетно искали хоть одного человека, друга, которого бы тревожила их судьба.

Эрик задохнулся и отпрянул – назад, в тень, в темноту, ставшую его другом. Ренар продолжал, не давая возможности возразить.

- Не сомневаюсь, вы это хорошо запомните. А теперь расскажите в подробностях, как именно вы шантажировали директоров.

Адвокат без труда нашел особняк мсье Полиньи. Жилище бывшего директора Оперы - двухэтажный дом в стиле итальянского ренессанса – был расположен на бульваре, особенно заманчивом в это время года.

- Подождите меня здесь, Жак.

- Хорошо, мсье, - слуга улыбнулся.

- Что случилось, Жак? - Ренар всегда был наблюдательным. Зная своего чудаковатого по парижским меркам хозяина, слуга заулыбался во весь рот.

- Жак?

- Мсье, я уже понял, что надо ждать. Вы в последнее время так много ездите, и говорите с разными людьми. Я очень рад за вас, мсье, - слуга выпалил последнюю фразу и смущенно замолк – было видно, он рад был взять свои слова обратно.

Ренар чуть поднял брови. Откровенные слова находящегося с ним рядом больше 10 лет человека озадачили адвоката. Жак видел все, он помнил Анриетту…

Слуги часто незаметно становятся почти что членами семьи.

- Простите меня, мсье, я не должен был так говорить…

- Ничего, Жак, - в голосе хозяина не прозвучало ожидаемой строгости. – Хотя я твоего мнения не спрашивал. Тем более, что ты прав – тебе действительно приходится меня долго ждать в самых разных местах.

- Можно спросить, мсье? – мягкость этого ответа придала слуге смелости. Его обветренное грубоватое лицо с длинным носом выражало непривычную робость.

- Спрашивай, Жак.

- Мсье снова начал защищать людей?

- Откуда ты знаешь? – Ренар был поражен.

- Я очень долго никуда не возил вас, хозяин. А вы ездите в Шатле, выходите такой оживленный – но как будто вы где-то не здесь… - Жак торопливо говорил, кося глазами на лицо своего господина, ловя тот момент, когда он рассердится на неслыханную дерзость. Но Ренар был в хорошем настроении.

- Ты прав, Жак. Я снова защищаю одного человека. А теперь жди меня тут, а потом отвезешь пообедать в отель, который ты знаешь.

- Хорошо, мсье.